Я знаю, кто распустил слух об инцесте – это Джулия Фарнезе. Интересно, где была она сама, когда я якобы спала с собственным отцом? Неужели стояла за дверью и подслушивала? А с братьями?
Я поселилась во дворце Санта-Мария-ин-Портико восьмилетним ребенком почти одновременно с Джулией, она могла наблюдать меня каждую минуту и прекрасно знала, что я девственница. Она была рядом в Пезаро и потом в Риме почти до самой гибели Хуана. Я знаю о распространяемом слухе, что Чезаре убил Хуана из ревности ко мне. Но какой ревности, если Хуан отбыл в Испанию к своей невесте Марии Энрикес через месяц после моей собственной свадьбы, а вернулся, когда французов уже прогнали из Италии?
Как я могла сожительствовать с братом, который находился за много-много миль от меня?! Но толпа верит любым гадким слухам, если они касаются семьи Борджиа. А те, кто ложь распространяет, прекрасно знают, о чем именно стоит болтать.
Mundus vult decipi, ego decipiatur (мир желает быть обманутым, пусть же он будет обманут
Когда-то Чезаре учил меня не обращать внимания ни на какие сплетни и обвинения за спиной, мол, болтают только о тех, кто заметен, чем выше человек, тем больше будет наветов на его имя. Карло Канале с ним был согласен, но все же советовал не давать повода для гнусной болтовни.
Я очень старалась не давать, но всегда вызывала самые гадкие слухи одной принадлежностью к семье Борджиа. Я не святая, но и не чудовище, никогда не присутствовала ни на одном пиру в Риме, где бы совершались непотребности, не пускала к себе в спальню любовников каждую ночь, как Санча, не рожала детей от любовника, как Джулия, а если изменила Джованни Сфорца, то только потому, что он мной пренебрегал.
Но стоило бывшему мужу и Джулии Фарнезе распустить слух, что я сплю с братьями и даже отцом, как все поверили! С самого рождения и до этого дня я ни единой минуты не бывала одна, мои няньки, воспитательницы, придворные дамы или служанки не оставляли меня наедине с кем-то кроме моих мужей ни разу! Даже рядом с братьями при мне присутствовал кто-то из девушек. А заподозрить в инцесте моего отца, искренне любившего Джулию Фарнезе, а потом просто опустошенного горем после ее предательства, – верх глупости!
Людям трудно поверить, что отец может любить дочь просто как дочь? Или что братья могут испытывать к сестре именно братские чувства? И дружить с ней, как дружили мы с Чезаре?
Было время, когда я тоже не верила ни в какую чистую любовь, при которой совсем не обязателен грех сладострастия, но теперь верю. Почему же не могут поверить другие?
У меня был первый муж Джованни Сфорца, который боялся прикоснуться ко мне. Был любовник, с которым я отомстила Джованни, но чье имя я не назову. Это не несчастный Педро Кальдерон, который погиб от руки разгневанного Чезаре, пострадав невинно.
Был обожаемый второй супруг Альфонсо Арагонский, с которым я сполна познала счастье плотской любви и грех сладострастия, но который был убит тоже по приказу моего брата Чезаре.
Есть третий супруг Альфонсо д’Эсте, мужчина горячий, исправно исполняющий супружеский долг (не его вина, что детей пока нет).
И есть любовь, но без сладострастных желаний.
Только сейчас, имея третьего супруга и будучи хозяйкой большого дома, я вдруг узнала, что можно любить, не имея встреч в постели, что бывает чувство, для которого даже переписка счастье. Конечно, я снова не назову его имя, я не изменяю мужу, для моей новой любви не нужна супружеская измена. Я просто люблю и каждое мгновение наслаждаюсь самой мыслью, что этот человек существует и что он тоже меня любит.
Если это грех, то я грешна. Но только тем, что у Альфонсо подозрение, что его жена может быть влюблена в кого-то, вызывает приступы ревности. Однако найти повод, чтобы уличить меня в измене, он не может. Мое тело принадлежит моему супругу, а мои мысли мне, и в них я не завишу.
Мне не в чем каяться, я чиста перед супругом, моя любовь не нарушает супружеской верности. Я чиста пред Господом, потому что чистая, незамутненная платоническая любовь не может обидеть даже Его.
В свое оправдание могу добавить, что никогда не применяла донский можжевельник. И я никогда не пользовалась мускусным маслом в определенных целях.