Исповедь «святой грешницы». Любовный дневник эпохи Возрождения

Я начала со своих покоев, а переделав их, взялась за хранение провизии. Поскольку я получала провизию из общего хранилища, пришлось выдержать немало стычек с управляющим герцога. Он признавал, что это дело хозяйки – следить за домашним хозяйством замка, но не признавал таковой меня. Я Борджиа, «лишняя», временная, и все, что творится во дворце, не мое дело.

Я могла пожаловаться герцогу, но прекрасно понимала, что услышу – насмешливый совет не лезть не в свое дело и заниматься милыми пустяками.

Сначала я решила, что заведу отдельное хозяйство, буду закупать провизию для своих нужд сама и тем самым покажу пример, как надо со всем управляться. Но быстро поняла, что ни к чему хорошему это не приведет, противопоставление своего герцогскому будет выглядеть вызовом. И тогда я решилась на невиданное – пришла к герцогу с вопросом: «Почему вы проверяете счета, но не интересуетесь их обоснованностью?» Эрколе д’Эсте не понял моего вопроса, пришлось объяснить, что чем из экономии приобретать зерно не самого лучшего качества, когда цена на него особенно высока, не лучше ли закупить хорошее, когда цена пониже? И много тоже покупать не стоит, лучше меньше, да лучше.

Насмешливый совет не вмешиваться все же услышала, герцог снисходительно объяснил, что нам и без того едва хватает запасов до нового урожая. «Из-за ненадлежащего хранения!» Я очень старалась не задеть ничьи чувства, была весьма доброжелательна и терпелива, не обращая внимания на насмешку. Отец похвалил бы меня за дипломатичность.

Мне удалось провести герцога по его хозяйству и показать то, что я считаю неверным. Он увидел крыс и мышей, мусор, гниль и нечистоты. С каждой открываемой дверью лицо герцога мрачнело все больше. Кажется, он никогда не заглядывал ни в кухни, ни в погреба, ни в зернохранилища. Я понимала, что это закончится вспышкой гнева, от которой пострадают все слуги, и у меня появится множество врагов среди них, а потому поспешно предложила: не будет ли мне дозволено заняться устранением обнаруженных недостатков? Конечно, это унизительно, если твоя невестка, считавшаяся легкомысленной дочерью понтифика, вдруг показывает обнаруженные серьезные недостатки в твоем хозяйстве. Пришлось даже подластиться и объяснить свое вмешательство тем, что Альфонсо в отъезде.

Альфонсо действительно был в очередном отъезде, а сам герцог болен.

Он очень болен и сейчас, едва ли проживет долго. Но тогда он дал свое согласие на мое участие в управлении дворцом. Пока только дворцом, но не герцогством.

Постепенно я взяла в свои руки все хозяйство герцогского дома, вынудила уволить часть нерадивых слуг, а оставшимся платить достойно, но проверяла их работу. Днем счета, договоры, планы, проверки, а вечером накатывала тоска одиночества, поскольку двора у меня еще не было, а с легкомысленной кузиной Анджелой говорить не о чем, ее интересовало только одно: кого из братьев моего мужа выбрать.

В Непи я тоже была одна, но это сознательное одиночество – я удалилась в свое поместье, которое теперь у меня отобрали, чтобы оплакать гибель своего горячо любимого мужа Альфонсо Арагонского. Я плакала все время и не была обязана появляться перед гостями и даже слугами. Гостей в Непи не было, только раз приехал Чезаре, которого я приняла крайне холодно.

Здесь же с утра до вечера я должна быть готова к любому визиту, пусть даже таковые случались редко.

Эрколе д’Эсте по-прежнему скуп как на траты, так и на похвалы мне. Возможно, он хвалит меня в письмах, как утверждает Франческо Гонзага, но мне самой не говорит ничего.

Я приучила себя не ждать от него ничего, никакой похвалы, благодарности и даже просто оценки, научилась улыбаться, при этом мысленно находясь далеко от того, с кем разговариваю. Я просила, не унижаясь, поступала по-своему там, где считала нужным, и даже не сообщала об этом свекру. Он прекрасно знал о каждом моем шаге, его шпионы рассказывали о каждой принятой ванной, каждой купленной ленте, каждом новом платье. О том, что я снова посетила монастырь кларисс, что была в соборе и оставила щедрое пожертвование, что отправила целых пять писем в Рим, все разным адресатам… Что я принимала у себя местных дам трижды за неделю, что на улицах меня приветствуют горожане…

Только одного не знал герцог Феррарский – что у меня на душе и в мыслях. Я могла бы привести слова его любимого Сенеки: «Magis maximus ut vos cogitare de te, quam quid alii sentiant de te» (важней то, что вы думаете о себе сами, чем то, что другие думают о вас – лат.).

Я была собой довольна, что бы ни думали обо мне все д’Эсте вместе. Беда была одна – отсутствие наследника. С этим бороться я не могла. Господь не желал даровать мне жизнеспособное дитя. Потому и посещала монастырь, подолгу молилась Богоматери, умоляя даровать счастье стать матерью еще не раз.

Альфонсо открыто говорил, что все из-за грехов моей семьи. Сначала я молча соглашалась, но однажды не выдержала: «А почему не твоей? Разве твоим предкам не в чем было каяться?»

И это справедливое замечание.