Исповедь заключенного (СИ)

— Давай поговорим начистоту, Роберт. Я расскажу тебе все, что знаю. А ты поставишь свою подпись вот под этой бумагой — в ней уже изложены в письменном виде все доказательства твоих преступлений. Итак, слушай меня. Как ты, надеюсь, помнишь, я довольно тесно общался с Циммером во время нашей учебы. Не могу сказать, что мы были лучшими друзьями, но он доверял мне. Его смерть шокировала нас всех, и возможно, что меня — более других. Заключение о самоубийстве меня отнюдь не устроило. Да, действительно, Харди говорил о самоубийстве, но он планировал приберечь его на то время, когда станет слишком стар и немощен. «Я не смогу спокойно смотреть в зеркало на лицо, изборожденное морщинами, зная, что прежде оно было лицом первого красавчика» — вот его слова, которые он обронил как-то на нашей дружеской вечеринке. Так что покончить с собой было совсем не в его планах, тем более что он твердо собирался продолжать свое обучение в Гарварде. Я сразу заподозрил, что его убили. Но мне нужны были мотивы преступления.

Ради того чтобы официально продолжить расследовать это дело, я поступил в полицейскую академию. Теперь уже молодой детектив Чарли Олдмен имел полное право копаться в архивах и бумагах. Я искал новые и новые ниточки, новые и новые зацепки. Например, я пришел к выводу, что убить Циммера в туалете вряд ли мог кто-то со стороны. Это был кто-то из своих. И даже человек, который был близок Харди — иначе почему он настолько близко подпустил его? Я начал перебирать по памяти всех, кто присутствовал в тот вечер, весь наш класс. Признаюсь: многих одноклассников я навестил, чтобы побеседовать с ними лично. Но показания сходились как одно: Циммер вышел в туалет, задержался, а потом его обнаружили мертвым. В этот момент все до единого присутствовали в зале.

И тут я, наконец, вспомнил про тебя и про то, что ты делал на выпускном. Ты тогда сидел в углу и носа не высовывал, но я решил, что наверняка ты хорошо следил за всеми остальными. Разговор с тобой мог пролить немного света на эту темную историю, и я отправился к тебе домой. Я давно не слышал о тебе, но не думал, что ты сильно изменился, поэтому для меня оказалось неожиданным известие, что ты уехал в Нью-Йорк и след твой простыл. Твоя мама, впрочем, радушно приняла меня. Сидя у камина, она пустилась в воспоминания и даже достала твои наброски, чтобы продемонстрировать, как хорошо рисовал ее сынок. Сказать, что эти картины меня поразили — значит не сказать ничего. Я с ужасом перелистывал страницы и понимал, что это творение рук тяжелобольного человека. Заштрихованные лица: наверное, ты не хотел принимать людей такими, какие они есть? В конце альбома лежал обгорелый по краям листок. На нем был нарисован человек, лежащий на полу, с зачерненным лицом, но он был одет точь-в-точь как Харди Циммер в день выпускного бала!

Чарли выдержал многозначительную паузу.

— Я ничего не сказал миссис Стивенс о своей страшной находке, но продолжил расспрашивать о тебе и твоем детстве, пытаясь узнать, перенес ли ты какие-либо психологические травмы. Она поведала мне о смерти бабушки и о том, как тебя пришлось перевести в наш колледж в связи с убийством пастора. Я еще раз пролистал альбом и нашел подтверждения своим догадкам: такие же жуткие портреты старухи и священника. Какие отношения были у тебя с ними? Твоя мать не смогла дать мне однозначного ответа по поводу пастора, но сообщила, что бабушку ты не любил, равно как и остальных членов семьи. На следующий день я получил доступ ко всем необходимым материалам. И вскоре был уверен на сто процентов: Роберт Стивенс убил свою бабушку, пастора и Харди Циммера. Напрягая память, я сумел припомнить краткую стычку между тобой и Циммером в начале последнего учебного года. Будучи больным психически, ты, верно, отличался крайней злопамятностью! Ты мог вынашивать свой план долгое время, прежде чем осуществить его.

Как молнией поразила меня очевидность связи, пролегающей между этими тремя принстонскими убийствами и невероятными сообщениями о череде кровавых преступлений в Нью-Йорке, на которые я прежде не обращал внимания. Должно быть, твое заболевание расцвело пышным цветом на порочных почвах Манхэттена, выродившись в извращенную форму. Я связался с нью-йоркской полицией и сообщил все, что знал на тот момент. Меня пригласили возглавить группу расследования и заняться твоей поимкой. Несколько раз я почти висел у тебя на хвосте, но ты уходил прямо из-под носа, а потом внезапно куда-то исчез: убийства прекратились. Я думал, что ты погиб, нарвавшись на особо осторожную и изворотливую жертву, но полугодовое молчание разрешилось чудовищной резней в Мэнсфилде. То, что ты к ней причастен, не вызывало сомнений. Были некоторые странности в мэнсфилдском деле, но ты оставил там свою подпись — на лице афроамериканского парня, и у нас были все основания считать тебя виновным.