Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Хриплые с боем часы откомандовали половину шестого. В голове Аглаи привычно мелькнуло: «скоро Глебушка с работы вернется». Батюшки, а она ещё не успела невестушке даже «здрасьте» сказать! Аглая повернула свои телеса к коже дивана.

Диванище пуст! Полускомкано одеяло, простынь свесилась на пол, подушка ещё держала вмятину детского тела. Ан, ни невестки, ни внука в кабинете и нет! Что-то не сильно хорошее вползало в душонку, но надежда держалась, и Аглая заорала «нянька, ты где?». Не дожидаясь ответа, кинулась в кухню. Может, чаевничают в тишине, как всегда. Сколько ни приучала невестку снедь кушать в столовой, та норовила на кухне с нянькой присесть, да и ребёнка стала приучивать к неправильному поведению. Нянька и рада поговорить по душам, чаи погонять, досыта наговориться про бедную юность, про Глебкино детство, про московское житие ещё при царизме. А и слушатели благодарны. Что Варька, что Мишка, откроют роты и слушают бабкины россказни, словно что сказку.

Ещё больше сблизились нянька и Варька, когда (тогда Мишке было где-то около года) нянюшка оплошала: переварила бульон. Аглая привычно взвизгнула, наотмашь вмазала ручкой тяжёлой по нянькиной голове. Нянька с ходу присела, щёки задергались, задрожали губёнки, но промолчала. Малыш, увидев слёзы бабульки, ударился в рёв, Варька схватила сына на руки, крикнула свекрови: «вы, что?». Аглая торжественно удалилась, а вечером, когда Варька мужу пожалилась, тот только плечами пожал: для него матери выходки давно не в новину.

Столкнулись в темноте коридорища. Аглая налетела на щуплую няньку, железными пальцами ухватила за плечи: «где эта мерзавка?». Нянька только тупо моргала, по привычке съёжившись в ожидании тумаков. В кухне нет никого. Чайник мирно сопит на плите, ворчит умывальник, сонные радиаторы батарей песни поют. Так уютно, так тихо-покойно было на кухне, что и не удивительно даже, что Варька с мальцом обожали время на кухоньке коротать.

Нет подлецов и на кухне! Аглая рванула в коридор к телефону. Нянька, успев только включить свет и на кухне и в коридоре, растерянно ожидала хозяйку у двери в кабинет академика. А у входной двери уже замаячил силуэт тощего Глеба. Тот растерянно держал в правой руке ключи от квартиры. Предполагая, что нянька, по стариковской привычке опять забыла запереть двери в квартиру, он слишком уж бодренько так стал не спрашивать, а прямо таки вопрошать: «а где моя жёнушка, где мой сыночек?».

Весь день рабочий вертел в голове, как он вернётся домой, как начнёт разговор с побитой супругой. Вина перед женой когтями терзала вперемешку с обидой на жёнино поведение. Обыгрывал ситуацию. Вот он волевым подбородком слегка только и кивнет жене, что выбежит покорно встречать его с сыном. То ли он сам кинется к сыночку, виновато при этом смотря в глазищи супруги. Топтался перед квартирой минут десять, вновь и вновь обыгрывая поведение. Решился, вздохнул, сунул ключ в двери входные. Оказалось, не заперто.

В левой руке букетище алых роз, очень даже не хуже, чем преподнёс в ресторане треклятый кавказец, коробка круглого торта для Мишки висела на нитях шпагата на сгибе локтя. Красавец!

Навстречу несётся мамаша с криками: «где эта сука с …нищем». Матерщина в устах у мамаши давно не секрет для домашних, абы академик не слышал да люди чужие. Нянька, что вжалась в дверь кабинет, будто дубовые двери смогут скрыть её от Аглаи, при звуках рассвирепевшей хозяйки тихонечко ойкнула, и шмыгнула в свой закуток.

«Глебушка, Глебушка», – мать кинулась к сыну, – «нету их дома, пропала тварь эта, исчезла». При словах, что пропала, в голове у Аглаи крутнуло: а вдруг обокрала невестушка дом академика? Она с визгом взмахнула руками и понеслась по квартире, с треском открывая двери жилища.

Вначале кинулась в комнату Глеба, Глеб следомом за ней. Одновременно щелкнули выключателем, комната осветилась, бросая брызги от люстры (трофейной, немецкой, богемского хрусталя!) на стол и кровать, на стулья и этажерки и на старый дубовый шкафина в углу. Мать кинулась к шкафу: всё было в порядке, всё на местах. Перерыла постель: всё на местах. Кинулась и к этажеркам: мало ли что невестке в голову припадёт, книги тоже ценность имеют. Глеб сразу рванул ко столу: заблестевшее под бликами богемского хрусталя колечко одиноко царствовало на тёмной столешнице.

Как-то сразу обмяк, ноги ватными стали. Присел на стул, опершись на панбархат.

Стало уже доходить до свекрови. Что-то сильно не так, если вещи на месте, подарки (платье, туфли, колечко) торчат на виду. В голове промелькнуло, что не больно то разжилась невестка добром на академичьих харчах. Присела напротив сына: «что делать будем, сыночек? Отец нас за Мишку убьёт!».

Тишина протянулась вначале на час, потом и на два. Часы прохрипели третий час ожиданья. Ни Варьки, ни сына. Догадки, что мол, погуляют, да возвернутся, отпали. Учинили няньке допрос. Та прорыскала квартиру, доложила, что саночек мишкиных нет. Но версия про прогулку отпала. Шёл двенадцатый час, скоро полночь, какие уж тут прогулки с ребёнком.