Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Кто-то в первом ряду, кажется из этих, русских чеченцев, получив по зубам автоматом, сквозь мат успел только крикнуть: фашисты вы, что ли? Мы и не поняли, что такое фашисты, как автоматчик, даже не подняв свой автомат, «с брюха» лениво расстрелял «приговоренного к пятнадцати годам». Я сам слышал тот приговор. Я тогда позавидовал: только пятнадцать! Автоматчик так же молча нас всех оглядел, очень цепко и, прямо скажу, профессионально, нас оценил, и дулом автомата вызвал тех двух китайцев: сюда, мол, идите. Те вышли из «мёртвой зоны», и по молчаливому приказу оттащили тело «приговоренного только к 15-ти» на бережок, где тихо плескалась вода и какие-то птицы морские слетелись мгновенно, и стали клевать это тело, вцепившись сначала в глаза. Жуткое зрелище, я вам скажу. Я много видел смертей, даже слишком. Сколько сам убивал, и сколько нас убивали. И лютые казни я применял, было, конечно, куда мне от правды деваться. Да, навидался… но вот такого?!

Шок наш прошёл.

И мы молча теперь ожидали что будет теперь?

С надеждой и даже тоской посмотрели на воду: где там баржа, плывёт? А то мы бы ее мигом охомутали, охрану убив. Вон сколько нас. А этих, пусть с автоматами, ну пусть тридцать или даже и пятьдесят. Кто-то погибнет, а кто-то и выживет, да если еще с автоматом в руках – гей, где баржа?

Да нету баржи. Уплыла старая шлюха куда-то.

Вот и стояли. Стояли чего? Кинуться на автоматы? Сдуру все и погибнем. Ведь, если выживем, куда нам бежать? И вообще, где это мы? Понятно одно. Впереди автоматы, сзади вода, а мы посередине. Молча стоим. И стража молчит.

И так сразу ночь наступила. Только что видно было и день, а тут ночь и страшная темнотища, негров совсем не видать. Вот так мы всю ночь простояли. Кто мог, валился на землю, это кому немножко места досталось. А так, в основном, масса людская стояла.

Кто из «русских» сказал: ну прямо стакан. И словоохотливо разъяснил: когда впервой в тюрьму попадаешь, то держат вот так всю ноченьку тёмную в таком вот «стакане», и только поутру ждёт перекличка. И даже жратва. Слушали молча все, и кто понял его, а кто и не понял. Не все же сидели по русским СИЗО. (СИЗО – следственный изолятор).

Но прав оказался тюремный сиделец. Поутру нас подняли дулами автоматов. И стали мы ждать переклички. А этот, который словоохотливый, нам рассказал, что могут и под номерами нас пересчитать. Так уж бывало в его стороне: и Сталин считал, и немцы-фашисты. Аж любопытство меня разбудило: что это такое за штука, фашизм? Про Сталина только ленивый не знает. Вон, даже неграм известно про величайшего из героев. Шутка ли, двадцать миллионов жизней отдал своего народа за идею всемирного братства народов. Был молодец и даже умер смертью своей, а не на плахе. Чем не герой? Не, Сталина мы уважаем. Жаль, не мусульманин был, а коммунист. Но зато методы – наши.

Но нас не стали даже считать. Так же молчком, как и вечером, кивком головы подозвал старший китайцев, те притащили котёл: баланда ждала.

Рассветало, и мы, правоверные мусульмане, лицом на восток. Священное дело – намаз. А остальные жрали баланду. Их было немного, но выжрали все, аж пузо пораспиралось от жадности слабых на веру. А мы, зато сотворили намаз.

Эти, то есть охрана, собачки и каменнолицые, как ни в чём не бывало, смотрели на нас. Молчали они, молчали и мы.

После намаза, то есть после «роскошного завтрака» для остальных, китайцы котёл утащили. Всё. Остались без завтрака правоверные мусульмане. Но мы были готовы и не то претерпевать за веру в Аллаха.

Ну, вот, «завтрак» окончен. И что было дальше? А дальше периметр раздвоился и открылись ворота, что вели туда, в глубь холма. И мы потащились туда, в жерло горы.

Там не было темно. Какой-то краснеющий свет освещал глубь горы. Полумрак, но все-таки видно, что свод горы полукруглый. Высоко. Мы, люди-людишки внизу, а там, высоко, очень ровное полукружие свода горы. С песка, от воды холм казался таким невысоким. Так, горушка, холмик. А внутри гора то гора. Свод верха горы был частью тоннеля. Там, где тоннель был окончен (и окончен ли он?), свет шел, красноватый, и что-то тихо гудело. Да изредка под ногами земля колыхалась. И было страшно. И очень жарко.

В горе мы не были одинокими. На нас смотрели глаза таких же, как мы, узников этой печки громадной. Эти, что ранее нас прибыли в гору, молча поотдавали нам кирки и лопаты, молча собрались в разрозненный строй и побрели туда, откуда прибыли мы.

Поняли мы: рабами мы стали. Пахать будем в этой горе, пока все не сдохнем. Кто сколько протянет, год или два, ну уж никак целых двадцать, что назначил именно мне гуманнейший суд европейский. Не умею я, да и другие братья мои по отряду, лопатой махать и киркою работать. Ну, думаю, сделаем бунт. А там будь что будет: убьют? А, может, все вместе дождёмся баржи и того капитана с белого корабля.