Исповедники

Единственной пользой моих последних перемещений и отсутствием необходимости что-либо делать на новом месте стало то, что я наконец закончил свой труд по объединению трудов ремесленников из библиотеки учителя и написал книгу-учебник, для ремесленников со своими комментариям. Всё то, что я успел проверить и попробовать, было отнесено к практической части наверно больше учебника, а не просто книги, а всё остальное я отнёс к теории. Даже успел в перерывах между службой отправить огромный рукописный труд учителю, с просьбой ознакомиться с ним, и если нужно подкорректировать, а затем попробовать издать под нашим совместным авторством. Почему я не хотел выпустить её только под своей фамилией? Я решил, что лучше будет поставить своё имя рядом с более узнаваемой и известной в кругах ремесленников фамилией, так как не льстил себе и осознавал, что каким бы хорошим трудом моя работа не была, читать и покупать её будут, только если она подписана именем известного человека. Учителю же резон возиться с моей книгой тоже был, он человек любящий признание, так что такой вклад в науку ему явно польстит, не говоря уже о чисто финансовом вопросе. В общем по возращению домой, я хотел видеть отпечатанный труд, чтобы похвастаться родным, что я могу не только хорошо убивать.

Мои мысли с радужных мечтаний свернули в текущую струю нынешних забот и проблем. Я сразу нахмурился, воспоминания не были из приятных. Если первые месяцы моё чувство собственной важности и значимости перед короной раздулось до величины небольшого города — шутка ли, осознание того, что республиканцы дали мне собственное прозвище, такое же как было и у майора Немальда — чрезвычайно его подстёгивало, не говоря о том, что все аристократы, командиры и их приближённые к ним офицеры полков и бригад, заискивающе со мной разговаривали, когда я прибывал в новое расположение. Для них я был не просто капитаном ван Диром, новичком и неизвестным ремесленником, как меня приняли в первом полку — для них я был «тем самым Жнецом», который одним своим появлением наводил ужас на врага.

Прозрение наступило как-то внезапно, когда под этими масками вежливости и общественного признания, я стал видеть страх и боязнь непонятного. Ведь они сами не знали, как я это делаю, и не ошибусь ли я как-нибудь и не убью ли я их самих, во время очередного боя. Этот страх я сначала увидел в глазах простых солдат, которые молчаливо провожали мою фигуру с день ото дня усиливающейся охраной по расположению полков, а недавно те же эмоции стал распознавать и у всех остальных, меня окружающих. Вот тут мне стало не по себе и гордость за свою работу превратилась сначала в странное чувство обиды, ведь я убиваю не для себя! Для империи! Делаю ту работу, которую они сами не могли сделать!

Тогда же я стал обращать внимание и на другие странности, которые раньше приписывал к тому, что люди были просто плохо со мной знакомы. До меня дошло, что со мной старались не общаться, если этого не требовал этикет или обстоятельства, со мной никто не хотел сойтись ближе или стать другом — люди просто старались получить от меня то, что я так хорошо делал и тут же избавиться, отправив дальше, поскольку не доверяли мне и боялись. Не доверяли моим умениям и способностям и их же боялись.

Я осознал, насколько глубока эта пропасть только недавно, когда на прощальном ужине в штабе шестого полка, попытался познакомиться с понравившимися мне девушками-служанками высших офицеров. Первая так испугалась, когда я к ней обратился, что выронила поднос из рук и замерев, закрыла глаза, словно ожидая что я накинусь на неё и тут же убью или изнасилую. Причём если первый случай ещё можно было отнести к конкретно одной пугливой девушке, то последующие мои проверки принесли тот же результат — все они боялись меня до дрожи в коленях. Их души так трепетали после встречи со мной, что было понятно, как они перенервничали.