Исправление настоящего (СИ)

Величественный овальный стол, занимающий приличную часть хмурой столовой, окна в которой были задернуты плотными портьерами, пропускающими света достаточно, чтобы не промахнуться мимо рта во время трапезы, был накрыт почти скромно и даже с какой-то претензией на испорченный вкус: по центру красовалась Андроповка — водка с зеленой этикеткой — по цене 4 руб.80 коп. за бутылку, хранившейся, видимо, еще с тех самых времен, когда ее было так же трудно достать, как потом очень легко в два с половиной стакана выпить. Отдать должное хозяину, стаканов на столе все же не было, вместо них зеркальную гладь украшали граненые стопки, расставленные на таком приличном расстоянии друг от друга, чтобы незваные гости оставили даже мысль перекинуться между собой ненужным словцом, дабы исключить даже малейшую возможность общения. С налетом несмываемого прошлого, эти столпы, канувшего в лету социалистического реализма, выглядели более чем чудовищно. Грубо «нарубленный топором» салат из помидоров и огурцов отбивал аппетит в пластмассовой салатнице, какой пользовалась еще, судя по ужасному виду, еще прабабка хозяина, в чем даже была какая-то своеобразная прелесть пренебрежения к гостям, — не хочешь, не жри. Зато с тарелками из немецкого сервиза не было никаких проблем, с откормленными голыми клушами из средневекового безобразия кистей великих сумасшедших эпохи возрождения, они должны были как нельзя лучше способствовать аппетиту. Более того, своими возбуждающими телесами, они как бы уже подготавливали трапезничающих к соответствующему удовлетворению своих дальнейших потребностей уже в более интимной обстановке. Но это уже по мысли хозяина, которой он так и не поделился со своими гостями, предпочитая, наверное, занять место одного из них в постели с другой. Или просто остерегающегося, чтобы не нарваться… Пару слов о столовых приборах: прилично-покусанные алюминиевые вилки, судя по всему, попали на этот стол прямо из советского общепита, спертые оттуда по причине полной несостоятельности воришки в светлые самые светлые дни нищей студенческой молодости. Сам же воришка — Владлен Ильич Босяткин — самопровозглашенный аристократ в первом поколении, важно восседал теперь в обтягивающих ляжки белых лосинах и камзоле времен невезучего Павла на своем любимом антикварном диване с прямой высокой спинкой и обтянутыми кожей круглыми подлокотниками.

— Театралы, твою…

— Я тебе нравлюсь? — покружилась на месте она, представляя и тому полюбоваться точно таким же нарядом на себе, только ядовито-синего цвета.

— Картинке не хватает немного красного и лестницы, — усмехнулся он, вспомнив недавнюю комнатку с узницей, если… Если, конечно, это ему не померещилось.

— Красное есть, — Кэт достала яркую помаду и принялась красить себе губы. Мгновение и перед ним уже стояла безликая клоунесса, будто сошедшая с картины. — Давай и тебе, — протянула она руку с помадой и к его губам.

— Сдурела, — отстранился он, — хватит и того, что я напялил на себя эту хрень.

— Как хочешь, не хочешь губки, давай пририсуем тебе кровавые слезки, возражения не принимаются.

— Ты тоже видела комнату с той ужасной картиной.

— Ничего я не видела, комнату видел ты, — возразила Кэт. — Мне Альберт в ночном клубе рассказал историйку про одного типа, пропавшего много лет назад при загадочных обстоятельствах. Он тоже намалевал картинку на стенке, облачился в такой же, как на тебе балахон и повесился в сарае, предварительно устроив в нем пожар, чтоб никто не смог его спасти. Вот и прикинула, может это здесь и случилось? Ты же комнату видел с рисунком на стенке…

— А причина?

— Альберт говорил, что приревновал свою любимую к столбу и убил, устроив завал в какой-то там заброшенной ветке метро при съемках фильма. Малый трудился режиссером, свихнулся на молоденькой артистке, не принявшей его ухаживаний, расправился сначала с ней, потом с собой.

— Сказки рассказываешь?

— Пересказываю, — усмехнулась Кэт, — то, что услышала в ночном клубе перед тем, как меня стащил в свой подвал один тип.

— А вот с этого места прошу поподробнее, пожалуйста, — попросил Погорел.

И Кэт в подробностях поведала ему об том странном выступлении худосочного Арлекина в маске, его историю и их последний разговор.

— Знаешь, — предположила в самом конце она, — у меня такое ощущение, что тот злодей только ради меня весь этот спектакль и затеял, чтобы потом украсть или убить, но ты ему помешал.

— Возможно… — кивнул Погорел, — что в одной из комнат этого замка я как раз и видел ту самую любовь, которую якобы завалило чьей-то сумасшедшей любовью в метро, если только это не ты, моя прелесть.

— Так, блин, все, — захлопала в ладошки Кэт, — нам и своих страшилок достаточно, чтобы забавляться еще и чужими. Проехали. Лучше бы я выбрала старинное платье элегантной графини и ее седовласый парик с чудесными локонами до плеч, а тебя бы вырядила в форму офицера времен императора Павла, там такая тоже была.

— И заняться поисками самого Павла, — улыбнулся Погорел, — чтобы его задушить.

— Ты точно прирожденный убийца, — вздохнула она.