Испуг

– Я пропала! Пропала… Борис! – пискнула все еще голая Вика.

Я… осторожно… к окнам. Она за мной. Голая. Оба слепо глядели в окно. Не соображали…

Однако ее киношный вскрик: «Я пропала!» – или, может быть: «Я погибла!» – вдруг придал мне хладнокровия. Я остыл. А сердце стучало мощно.

Да, машина стояла прямо под окнами. Да, фары искосясь били в нашу сторону – ярко, светло!.. Но я вгляделся. Это был кто-то… Не Борис… Из машины вышла пара.

– Вика! – крикнул из ночи мужской голос. – Не спишь?

Ага, соседи. Сосед-рыбак… Всего лишь сосед!.. Я сказал ей тихо: «Откликнитесь… Скажите – легла. Будет лучше, если вы им сразу откликнетесь».

– Уже легла, – откликнулась Вика (в окно), имитируя сонный голос.

– Спишь?

– Да.

Женский голос оттуда (из ночи) крикнул:

– Борис велел передать, что вернется позже. Он с рыбаками! На озере! Большой костер развели. Сказали: такой клев! Такой клев!.. А по-моему, заглатывают без счета пивка!.. – И хохотнула: – Хочешь, Вика, мы зайдем? Пивко у нас тоже есть!

Я ей негромко: «Скажите, нет, я уже сплю», – и как завороженная она повторила:

– Нет… Я уже сплю.

Машина проехала к соседней даче. Фары ушли, отвалив в сторону. Погасли. После шума двигателя и ночных криков все разом стихло. Как задернули занавес. Тишина.

Минуту мы с ней стояли у окна молча.

Я сказал – мне, мол, Вика, надо уходить. До свиданья.

– Открыть дверь?

– Не надо. Дверь у вас открыта.

Я осторожно шел к выходу. Она набросила плащ… Она шла следом. Всё молчком. Похоже, после встряски ей полегчало. (Мне тоже.)

Я открыл дверь и, выходя, завел витиеватую, вежливую речь: «Простите меня… Я, в общем… Но я благодарен своей ошибке… Вика, я думаю, что… Вика… Вика…» – мягко и деликатно я ей говорил. Красиво говорил. После такой встряски речь нам кстати.

Я даже потянулся к ней… Чтобы на прощанье. Чтобы с любовью… Коснуться пальцами ее щеки…

Она оттолкнула:

– Я для чужих – Виктория Сергеевна! – и отбросила мою руку. (Строга! Но меня всегда грела женская строгость.)

От фонаря упал сильный свет, и тотчас Виктория Сергеевна меня узнала. Были уже у калитки. «Чумовой дедок» – именно так она и Борис меня называли. Меж собой… Слышал не раз их разговоры на веранде.

– Ах, это вы! – возмутилась она с новой силой. – И еще уверяет, что ошибка! Не верю! Скотина!.. Лучше бы Борис застал и прибил вас!

– Дачи такие похожие…

– Не верю! Не верю! Не верю!

Я еще успел сказать:

– Ошибка… Но я не жалею… Я…

Выпроваживая за калитку, она больно ткнула меня кулачком в спину:

– Он не жалеет… Он, оказывается, ни о чем не жалеет. Старый к-кретин! К-козел!

Теперь я бродил без всякой цели… Каждую ночь! Как только луна!.. Без смысла… Без надежды… Зайдя далеко, я уже не возвращался к даче, где Вика. Я просто тосковал. Я хотел любви. Кружил и кружил по дорогам.

И опять я мешал шоферюгам избавляться втихую от бытового хлама. Один из них прямо у дороги сбросил сдохшие холодильники. Аж три остова! С грохотом… Сбросил старый матрац… Столкнул тумбу… Сам-один залез в кузов и сталкивал. Как он на меня орал! Среди ночи!.. Зачем?..

По той скучной возне, что шла за их забором, было понятно – вот-вот съезжают. Лето кончилось.

Красивая Вика выскочила из калитки, возможно завидев меня в окно. Но скорее всего мы попросту наткнулись друг на друга. На улице… С тех пор, как меня выпроводили, тыча кулачком в старые мои ребра и в спину, мы с ней не общались. Мы даже не очень-то здоровались. (То есть я интеллигентно и отчасти виновато кивал ей при встрече – она нет.) Теперь вот стояли друг против друга.

Вика заговорила первая. Да, они съезжают. Да, летний отъезд – всегда хлопоты и всегда с какими-нибудь потерями. Но сколько же барахла собралось! Лето кончилось, точка. Они съедут, как только Борис сговорится с московским грузовичком.

Уверен, это был ее женский экспромт – уже лицом к лицу, уже при встрече. Уверен, Вика надумала вдруг… Как с разбегу… Улыбалась, обнажая прекрасные зубы, много-много белых зубов:

– А все-таки вы чудной старик! Прикольный!.. Знаю, знаю. Слышала…Чудной, но ведь интересный!.. Хотите, сегодня чаем напою? Вечерком.

Я так и подхватился: да, да!

А она добавила… С этой своей многозубой улыбкой:

– Лето, если жаркое, кажется долгим.

У нее был тот дивный напористый язык ближнего Подмосковья.

– У нас с вами секретов нет… Люблю, Петр Петрович, вечерком на веранде. Люблю сварить мужику кофе.

– Гм-м.

– И, конечно, люблю секс. Обожаю. Балдею! Но только, если секс – вместе со словами. От хорошего словца какой кайф! Верно?

– Верно.

– Два-три хороших слова – до. И пара кой-каких словечек в процессе. А?

– Как это?

– Ну-у… Начинается! Ты, Петр Петрович, темный… Ну что-нибудь сказать этакое. С перцем. Чтоб при этом нашем сладком деле ты мне говорил. Чтоб не молча!

Я кивнул:

– Само собой.