Испытание

Чокнулись. Выпили. Майрам быстро и привычно. Пассажир — морщась, задыхаясь, но стараясь утаить от таксиста свою необразованность по этой части. Опорожнив полстакана, он забыл о намерении быть на уровне с Майрамом, торопливо схватил с тарелки огурец, который захрустел на его зубах жалостливо и обреченно.

Чтобы скрыть улыбку, таксист стал вновь наполнять стаканы. Пассажир лихорадочно отодвинул свой, отрицательно покачал головой — он еще не отошел от немоты, сковавшей его от первого бокала. Нет, с Майрамом такие шутки не проходят. Дело гостя войти в дом, дело хозяина, когда он его выпустит из дома! Майрам отнял у него стакан и налил себе и ему поровну. Вновь оторвал от газеты клок. На сей раз выпил за чудо-пассажира, который со страдальческим видом смотрел ему в лицо.

— Крепкий вы, — с уважением и завистью произнес он и вздохнул: — Счастливец…

«Посмотрите на него! — воскликнул мысленно Майрам. — Он меня считает счастливым! Я с ним стесняюсь разговаривать, такой он серьезный и умный, солидный и ученый… А он чуть ли не согласен поменяться местами со мной!» Майрам представил себе, как он сидит в такси, расслабившись на нежном сиденье, а за баранкой незнакомец в светлом дорогом костюме и шляпе… Майрам окинул его взглядом и весело усмехнулся. Профессору это не понравилось. Он насупился, помолчал, почесал бровь:

— Когда ты меня хотел обмануть, в тебе совесть не роптала?

Ничего такого Майрам не чувствовал и потому пожал плечами, хотя понимал, конечно: нехорошо, что ан не ощущал угрызений совести. Но Майрам не стал распинаться в своем раскаянии и заговорщически подмигнул пассажиру:

— Не я один. Ты ж тоже хотел меня обмануть. Сидел так, будто ничего не замечаешь. Про себя, наверно, улыбался. Жизнь такая. Мир на обмане построен, так говорит Волкодав.

— Жизнь? — оживился он. — Чепуха! Я тебя проучить хотел. А слова Волкодава — это отговорка тех, кто других обманывает.

Майрам не стал возражать. Волкодав такой и есть. И думает так, чтобы никто его хуже других не считал. Правда, и многие другие так думают и так поступают. Но почему многие? Почему у них совесть молчит? Видят, что плохо, когда жизнь на обмане построена, а делают?

Что мог сказать пассажир, не зная, как живет Майрам, как день у него проходит? Майрам чувствовал, что не хватает у него решимости раскрыть перед случайным пассажиром все, что тревожило его, что не давало ему покоя… Если бы он знал, что больше с ним никогда не встретится, что он забудет о таксисте. Но кто поверит, что в трехсоттысячном городке два человека только раз могут встретиться? Майраму расхотелось откровенничать…

— А-а! — отмахнулся Майрам от мрачных мыслей. — Хочу за твоих выпить… Есть семья?

Он оказал тост за его родителей, потом за детей, потом за соседей, затем за друзей. И пассажиру поневоле пришлось прикладываться. И хоть он пил не до дна, но голос его окреп, глаза заблестели…

В дверях буфета показалась женская фигурка. Несколько замялась, прежде чем войти, ошарашено поглядела на заполнивших буфет мужчин, но потом решилась, быстро приблизилась к кассирше и что-то тихо спросила. Посетители подняли головы, казалось, что на миг в буфете смолкли голоса. Все сверлили взглядами женскую фигурку в плаще. И пока девушка выслушивала отрицательный ответ кассирши, она была под пристальным прицелом множества мужских глаз. Так смотрят на женщин на стадионе, после футбольного матча и вот в таких буфетах, где слабой половине человечества вроде бы и нечего делать, хотя никто не запрещал им посещать футбольные встречи и буфеты. Но смотрят не на всех. Некоторых и не замечают, как эту кассиршу, у которой навсегда замерла на лице кислая мина, будто мать родила ее в лимонную пору и первое, что учуяла малышка в этом мире, был запах кислоты. Но эту, заглянувшую на миг в буфет девушку, будут сверлить мужские взгляды всюду, где она рискнет показаться. Походкой, холодным блеском волнующих синих глаз она чем-то неуловимо напоминала Майраму Наташу. Он и пассажир молчали, пока она пересекала пространство от кассы до выхода и не исчезла в дождливой тьме… И на профессора она произвела впечатление, хотя он и не осмелился сверлить ее таким наглым взглядом, как все остальные… Майрам приблизил свое лицо к нему, нарочито небрежно спросил:

— Что говоришь, когда к такой подходишь?

Он с трудом уловил, чего от него требует таксист, недоуменно ответил:

— Все что угодно.

Майрам должен был наверняка знать, «как вести себя с такими красавицами, о чем говорить с ними, чтобы они с ходу не отворачивались от него.

— Слова откуда берешь?

— Из души идут, — ответил он и снисходительно пояснил: — Главное — говори, что думаешь… Женщина — она очень чувствительна ко лжи. Если говоришь одно, а думаешь другое, — погибнешь.

— Ни за понюх табака?

— Ни за понюх табака, — подтвердил он. — Лучше иди верным путем: выкладывай все, что внутри! Я вот свою откровенностью поразил. Сказал ей что-то не очень лестное. Ну, а она решила доказать мне, что я ошибаюсь… Вот и доказала: женила на себе! — и опять убежденно заявил: — Честно говори все, что» думаешь!