Испытание

Судя по отпечаткам обуви и по следам шин на обочине, здесь уже побывало до нас двое-трое кандидатов. Мы движемся быстро, они еще быстрее. Теперь они, возможно, пробираются по городским улицам.

Дождавшись зари, мы едем по следам. Город мертв, однако дома в относительно приличном состоянии. Но только до того, как мы сворачиваем за угол. Домов больше нет, вместо них – огромный кратер, простершийся насколько хватает глаз. Дома ушли туда целыми улицами. Это все, что осталось от места, где некогда жили, работали, были счастливы люди.

Вцепившись в рули велосипедов, мы не может оторвать взгляда от разверзшейся перед нами пустоты, многих миль бедствия, осознать которое отказывается мозг. Как ни изуродована земля, оставшаяся позади нас, на ней прижилась хоть какая-то растительность, теплится хоть какая-то жизнь. Здесь жизнь угасла. Я пытаюсь представить, что тут было раньше. Как мог руководитель государства отдать приказ о такой бомбардировке, против результатов которой бессильно любое химическое уравнение, любой вид растительной жизни? Как ни жизнеспособна земля, трудно вообразить, что когда-нибудь здесь появится что-то, кроме этого напоминания о том, что могут натворить люди.

Кратер имеет периметр во много миль, поэтому нам остается только ехать по одной из опоясывающих его дорог. Это грозит новым лабиринтом улиц с домами. Без какой-либо разумной причины мы сворачиваем вправо, слезаем с велосипедов и везем их. Я рада возможности пройтись. Рука болит все сильнее, как и все тело. Болеутоляющее действует несколько часов, но потом боль возвращается. Может быть, хождение станет желанным отдыхом и поборется с инфекцией.

После нескольких кварталов, преодоленных зигзагами, я говорю Томасу:

– Как ты думаешь, те, кто сбросил сюда бомбу, отдавали себе отчет в масштабах разрушений? Понимали, что победить – значит убить все и вся, в том числе самих себя?

Томас пожимает плечами:

– Разве ответ имеет значение?

– Возможно, имеет.

Я целую неделю ломаю над этим голову. Наверное, чем ближе мы подходим к финишу, тем больше превращаемся в следующих лидеров своего поколения. Многие кандидаты доказали, что для них цель оправдывает средства. Этот вывод дался мне нелегко, но ясно одно: прошлого не изменить, свидетельство этому – мои ночные кошмары. Мучаясь бессонницей, я поняла, что протяженность экзамена выбрана неслучайно. Третий экзамен все им рассказал про нашу способность доверять, разрабатывать стратегию, сотрудничать с другими. Наше поведение на том экзамене, без сомнения, подсказало Испытателям, кто из кандидатов воспользуется предложенным оружием для выживания, а кто повернет его против ближнего. Четвертый экзамен определяет приблизительно то же самое, что предыдущий, но на нем мы не только делаем выбор, но и живем с ним. Учимся ли мы на своих ошибках, используем ли то, что из них почерпнули, чтобы благополучно добраться до финиша, или ошибки погребут нас под собой, поглотят без остатка? Тени у Томаса под глазами, его опущенные плечи свидетельствуют, что он поглощен целиком.

Я вспоминаю безжизненное тело Райм и чуть не падаю с ног от страха. Райм погубили мучавшие ее сомнения. Не знаю в точности, что за воспоминания преследуют Томаса, но, судя по отчаянию в его глазах, он не способен им сопротивляться. Что бы он ни натворил, это не значит, что он заслужил стать новой жертвой Испытания.

Я набираю в легкие побольше воздуха и принимаюсь объяснять:

– Вся цель этого экзамена состоит в том, чтобы мы полюбовались на все эти ужасы и что-то извлекли для себя из ошибок прошлого. Согласен? – Томас нехотя кивает, и я продолжаю: – Даже лучшие из лидеров совершают ошибки, но способны на них учиться. Лучшие из лидеров никогда не повторяют одних и тех же ошибок. Самая лучшая учеба – понять допущенные ошибки.

Томас рассматривает улицу, упирающуюся в кратер, и долго обдумывает мои слова. Когда он поворачивается ко мне, я вижу, что он уже не так напряжен.

– Думаю, руководители знали, что разрушат дома и убьют людей. А остальное… – Он вздыхает. – Мне не верится, что они собирались полностью уничтожить мир, в котором хотели жить сами. Наверняка они понимали, что ошибаются, просто не сумели вовремя остановиться.

Я тоже смотрю на развалины и киваю.

– Видимо, это и отличает подлинного лидера: способность признать совершенную ошибку и найти способ, чтобы любой ценой остановиться.

Мы оставили позади уже половину своей стороны кратера, когда я ощущаю вдруг сильный озноб. Я тянусь за аптечкой, где лежит болеутоляющее, но озноб не проходит. Это не лихорадка, а что-то совершенно иное. Когда я была ребенком, братья часто в шутку уговаривали меня сделать что-нибудь такое, что мама ни за что не одобрит: например, стащить из кладовки хлеб или превратить ее лучшую простыню в пиратский костюм. Я всегда чувствовала, что мама застигла меня на месте преступления: когда мне в спину смотрели ее глаза, меня пробивала дрожь. То же самое происходит сейчас. Значит, за нами наблюдают.