Я вздрагиваю от малейшего шороха, при каждом порыве ветра машинально тянусь за револьвером. Но это напрасные страхи, здесь некому помешать мне обдумать решение. Лучше всего было бы смастерить тележку, в которой Томас мог бы сидеть, но для этого у меня маловато материалов и инструментов, а главное – времени. Правильнее всего переделать оставшийся на ходу велосипед во что-то такое, чем мы сможем воспользоваться вдвоем. Меня посещает идея.
Когда все готово, у меня слезятся от усталости глаза, руки черны от смазки. Судя по положению луны, близится рассвет. Я обмотала седло велосипеда Томаса его сменными штанами, чтобы ему было удобнее устроиться у меня за спиной. Чтобы велосипед выдержал лишний груз, я сняла со своего, сломанного, два задних колеса и превратила оставшийся велосипед в четырехколесный. Для того чтобы приладить сзади два лишних колеса, понадобилось много проволоки, болтов и гаек, а также шесть пробных заездов. Но главным тестом для моей конструкции станет езда к финишу. Я надеюсь, что мой рыдван не развалится по пути.
Лоб у Томаса горячий и мокрый, но могло бы быть хуже, поэтому мне не страшно его будить. Я нарезаю кусочками несколько груш и остатки мяса и заставляю его подкрепиться, заодно объясняя, что смастерила.
– Тебе надо только обхватить меня руками и держаться. Остальное зависит от меня.
Не позволяя ему возражать, я выбрасываю из рюкзаков все, что уже не пригодится: котелок, сковородку, лук и стрелы, несколько пустых бутылок из-под воды, географический атлас, пустые мешочки из-под еды, полученные от Седого, опустевшую аптечку. Как ни жаль, приходится избавиться и от набора инструментов Томаса: у меня остается складной нож, к тому же, если велосипед развалится, собрать его все равно уже не удастся. Все, что теперь остается, – это надежда. Я нащупываю в кармане пузырек с неизвестным снадобьем и заматываю его в сменную пару носков. Не знаю, что нас ждет в конце пути, но лучше быть во всеоружии.
Когда все готово, я помогаю Томасу взгромоздиться на велосипед. Тушить костер нет ни времени, ни желания. Если кто-то набредет на нашу стоянку и скарб – ничего страшного. Два лишних колеса помогают велосипеду устоять, когда я затаскиваю Томаса на седло. Потом я сажусь впереди него, и он обхватывает меня руками. На всякий случай я разорвала свою сменную рубашку на полосы и сплела из них веревку, которой связываю меня и его. Если мы упадем, то вместе.
Я давлю на педали под истошный скрежет шестеренок. Тяжелая конструкция с трудом трогается с места. Томас прижимается головой к моей спине, я продавливаю вниз правую педаль, потом левую. Мы с грехом пополам преодолеваем дюйм за дюймом. Я не разочарована. Хоть какое-то движение – уже победа. Правая нога, левая… Я прикладываю все силы, и мы понемногу ускоряемся. Еще немного – и мои усилия вознаграждены: дорога уходит под уклон, мы набираем скорость. Не ту, что раньше, но все равно это быстрее, чем я смела надеяться, пока возилась ночью.
Прибор Зина прикручен проволокой к рулю.
Остается семь миль.
Шесть.
Пять.
Солнце в зените, мой лоб в поту, я кручу и кручу педали. Руки Томаса сползают с моей талии, и я останавливаюсь, чтобы проверить, как он. Он дрожит и весь горит. Я вливаю в него половину воды из нашей последней бутылки и еду дальше. Откуда-то сзади доносятся выстрелы. Мне страшно, от этого я еще больше спешу.
Остается четыре мили.
Два забора сошлись так, что между ними остается дорога и по десять ярдов обочины с каждой стороны. Ни Уилла, ни его глиссера не видно. Я знаю, что ранила его, но этого, похоже, оказалось недостаточно, чтобы его остановить. А вдруг?.. Что, если у него хватило сил, чтобы засесть вблизи финишной линии с целью завершить начатое?
Три мили.
Я прошу Томаса попробовать сохранять равновесие, не налегая на меня. Он соглашается, я развязываю нашу связку и кручу педали с удвоенной силой.
Две мили.
Томас опасно кренится набок, я снова привязываю его к себе – и еду.
Одна миля.
Впереди красные пятна. Нас поджидают Испытатели. Это конец. Где им стоять, если не в самом конце? За их спинами поблескивают тянущиеся в небо дома Тозу-Сити. Голова Томаса долбит меня в спину, я чувствую, как натягивается от его тяжести горе-веревка, но уже не могу остановиться, иначе больше не смогу его усадить, а если тащить его к финишу, то он вряд ли выживет.
Одной рукой я поддерживаю потерявшего сознание Томаса, другой держу руль. От напряжения нестерпимо жжет руку, мышцы, все тело. Но ни боль, ни усталость не заставят меня сдаться. Ноги продолжают вращать педали. Я уже могу разглядеть людей, вижу их улыбки. У некоторых встревоженный вид. Все стоят за белой чертой. Это и есть финиш.