Испытание

Меня отпустил командир на сорок минут, и я бегу по Крещатику, поднимаюсь, запыхавшись и вытирая пот, к Сенному базару, спешу в тихий Кияновский проулок. Вот и дом наш, где жили мы немного, но хорошо с моей Танюхой, где родилась моя дочка, где обнимала она меня своими пухлыми ручонками. Взбегаю по лестнице и останавливаюсь у дверей. Я знаю, что здесь нет семьи моей, что пуста моя комната, но, видно, в каждом человеке живет надежда на чудо. А может они здесь? О, дай мне такое счастье перед новыми тяжкими испытаниями. Я стучу... Не отворяют. Я стучу громко. Выходит моя квартирная хозяйка. Она часто была сварлива и несправедлива к Танюше, а сейчас она узнала меня и упала мне на шею. Она тоже мать, и ее сын тоже на фронте. Она рыдала на плече моем, а я смотрел, не откроется ли дверь и не раздастся ли знакомый радостный крик: «Тимиш!». Нет... Дверь закрыта, и, постояв в раздумье, я взломал легко ее и вошел. На полу валялись бумажки, и на столе лежало письмо, написанное рукой Танюши. Я схватил письмо, разорвал конверт и прочитал несколько строк. Танюша предчувствовала, что я буду снова проходить через Киев. Я поцеловал этот милый клочок бумаги и спрятал его на своей груди. Он поможет мне в тех тяжких испытаниях, которые выпадут на мою долю. Я не помню, как вышел из комнаты, спустился вниз и шаги мои простучали по щербатым камням мостовой.

Неужели судьба будет так жестока и не соединит нас навеки? Неужели я паду, не прижав еще раз к груди свое счастье? Ведь только начиналась жизнь и ушла... Нет, не ушла... Я ощупываю оружие, которое доверила мне моя родина для защиты Киева, седого Днепра... Слез нет на моих глазах. Они высохли разом... Батальон переходит Днепр, я останавливаюсь на левом берегу и плачу крепко, крепко, но так, чтобы слез моих не видел мой взвод, который уже уважает меня и считает чуть ли не ветераном.

— «Почему мы отходим от Киева, а не остаемся на его обороне?» — так спрашивают меня бойцы. И я отвечаю им: «Потому, что мы долго сражались — командование решило дать нам отдых».

— «Мы не устали, — говорят бойцы, — мы хотим защищать Киев вместе с теми, кто остается здесь». Я понимаю их. Они не могут покидать реки, вспоившей их дедов и отцов. Им больно и горько...

Страх перед немцем давно ушел, усталость скрывается, и я верю, — крепнет в войне дух, который в конце концов принесет нам победу. А пока... горит ридна Украина, пылают хаты и поля, топчет землю железо, улетают птицы. Носятся над Украиной только птицы огня и металла, и жаль до обиды, что больше среди них черных»...

Валя читала «щоденник» Тимиша, присланный для Танюши, и слезы, одна за одной, капали из ее глаз. В этих листках, написанных на линованной бумаге, вырванной из ученической тетради, излилось горе и надежды человеческой души.

— Надо переслать Танюше, — сказала Валя,— неужели он не получил еще ее новый адрес?

— Дневник Тимиша я перешлю сегодня же, — согласился Богдан, — майор Лоб везет запасные части в Ейск. Он опустит письмо в Ейске, а оттуда оно мигом дойдет к Танюше... Кстати, тебя может захватить майор на Кубань.

Вала вытерла платочком глаза, отрицательно покачала головой.

— Я не оставлю тебя одного в такое время.

— Но со мной оставаться опасно.

— Раз будешь ты переносить опасности, буду и я с тобой разделять их. Все равно я не проживу и одного дня без тебя, Богдан.

— Но нужно подумать о сыне... Об Алеше...

— Не будь так жесток, Богдан.

— Я не хотел тебе говорить, Валя, но ты вынуждаешь меня... Согласно приказа я должен остаться в городе до самого последнего момента... существования завода.

— Я останусь с тобой.

— Повторяю, мы оба будем подвергаться огромной опасности. Может быть не все будет гладко. Немцы зачастую сбрасывают авиадесантные части, отрезывают пути отхода. Может быть придется выходить из окружения... Ты свяжешь меня. Я вынужден буду делить обязанности между долгом и тобой.

— Если бы Шевкопляс не ушел на фронт, и ты оставался главным инженером, было бы по-другому. Ты выехал бы с первыми эшелонами...

— Но теперь я не могу выехать с первыми эшелонами. Я директор завода. Я должен быть примером для всех остальных, а тут капитан корабля все время держит на мостике свою супругу...

— Ты начинаешь обижать меня...

Она замолчала и сидела, держа на коленях листочки дневника Тимиша. Готовое сорваться возражение потухло в душе.

— Я согласна, Богдан, — сказала вдруг Валя. — Прости меня.

— Спасибо.

Богдан взял ее за руки, листочки дневника упали на пол. Богдан откинул ее голову и кротко поцеловал вначале губы, потом щеки, лоб. Она принимала его поцелуи, прикрыв глаза и прижимаясь всем телом.

— Как хорошо с тобой, Богдан. Вероятно, я большая эгоистка. Мне стыдно своего счастья. Вероятно, когда-нибудь я поплачусь за это... Надо собрать письмо Тимиша.

Они нагнулись, собрали листки, подобрали по страничкам и потом, сидя рядом, перечитали вновь все.