Испытание

Раньше свет чар появлялся, когда я начинала шить: он словно бы вился вокруг моей иглы и нити. Значит, мне нужно отрешиться от мыслей, от всего своего существа и заглянуть за видимую оболочку – туда, где вызревают чары, туда, откуда исходят проклятия. Но как сделать это без иголки и нитки? Я погрузилась в воспоминания, в те дни, когда только-только ступила на стезю чародейства и под руководством матери извлекала свои первые пряди света. Легко ли мне давалось обучение или с трудом? Направляла ли меня матушка или нет? Самые первые уроки стерлись в памяти, и все, что я смогла воскресить, – это запах вареного шпината и грязный земляной пол, холодящий мои босые ноги.

Как ни силилась, я ничего не могла припомнить, кроме одного – появление света всегда было неразрывно связано с шитьем. Я нашарила в кармане швейный набор и начала шить, стараясь почувствовать внутри себя то мгновение, когда возникнет свет, стараясь не прозевать тот миг, когда я ухвачу зачарованную прядь и вошью ее хотя бы в вырез платья. Я напряженно вглядывалась в строчку, словно в пламя свечи: а всем известно, чем дольше смотришь, тем меньше видишь. Путающиеся в голове мысли мешали доведенной до автоматизма работе и вместо того, чтобы подхватить зачарованный свет, я подхватила лишь головную боль и ломоту в висках.

Я вернулась в каюту и попробовала притвориться, что шью, попробовала притвориться, что слышу музыку. Я закрыла глаза и представила себе, что засыпаю. Бесполезно. Зачарованный свет появился только тогда, когда я изображала из себя швею: он был слаб и капризен, следовал за воображаемой иглой, не подчиняясь моим приказам, и исчез сразу же, как только я прекратила водить мнимой иглой в воздухе.

Я бросилась на койку и уставилась в потолок, на рейки из светлого дерева, где играли отблески волн, так похожие на зачарованные пятна света. Как там, сказал Корвин, это называется – тирати? Такое же сущее, как материя и вещество, такое же сущее, как лед и пламя.

Сущее, реальное! Ну конечно! До сих пор, чтобы увидеть чары, я пыталась извлечь магию из воздуха. Теперь же я пойду другим путем. Мой дар позволяет мне не только управлять тирати, но и видеть его. С этого и начнем. Если я увижу его, возможно, я смогу повелевать им. Но как почувствовать то, что неподвластно чувствам, как увидеть то, что неподвластно взору и скрыто по ту сторону видимого нами мира? Как увидеть любовь, тоску, радость?

Я уже готова была опустить руки, как вдруг подумала, что «увидеть» чувство – это почти то же самое, что его пережить. Создавая чары, я переживала радость, накладывая проклятия – тоску и горечь. Я всегда полагала, что эти переживания – побочный результат колдовства. Но что, если они и есть источник чародейства? Что, если я интуитивно «разглядела» саму магию во всей ее первозданной красе? Я попробовала отыскать в своей душе подобные переживания – нерушимую безмятежность и тихую радость, что всегда сопутствовали моему самому всесокрушающему волшебству. Это было трудно и так же тяжело, как вызвать улыбку у строптивого ребенка, но чем больше я погружалась в себя, вспоминая теплицу, где мы с Теодором недавно копались в земле, или липкий ореховый пудинг моей матушки, который я резала на куски, тем теплее становились мои руки и пальцы, тем радостнее билось мое сердце. Я дотронулась до цепочки на запястье и выпустила на волю все потаенные грезы о будущем счастье.

И вот я почувствовала, увидела магию – тоненький золотистый лучик света, отличный от солнечных зайчиков и бликов отраженной воды, пляшущих на стенах. Ухватив прядь света, потянула ее на себя, свернула ее в изящный кружок, и передо мной в воздухе повисло идеально ровное золотое колечко. И что же с ним теперь делать? Я поиграла с ним немного, пропустила между пальцами, покидала из руки в руку, а затем уложила на постель и, вообразив, что оно – неотъемлемая часть ткани, соединила его с покрывалом. Золотое колечко намертво приклеилось к ткани: вышей я его иголкой и ниткой, и то не получилось бы лучше.

Опьяненная восторгом и радостью, я упражнялась в своем мастерстве еще час или два. Ухватив прядь света, я вила и изгибала ее, забавлялась с ней, как с волокном ткани, как с комком глины: она танцевала, распрямлялась, трепетала в моих руках, удерживаемая мной, но не изменяемая. Я без помех переносила свет чар на ткани, с некоторым усилием – на деревянные панели и с неимоверным трудом, еле-еле – на стеклянные поверхности. Я рассмеялась: ах, если бы судовладелец узнал про тот бесценный, хоть и невидимый дар, что я преподнесла убранству его каюты! Да, не все еще получалось, я действовала неуклюже и медленно, но во мне крепла уверенность – я смогу. Смогу зачаровать ткань на ткацких станках или ядра, отлитые в формах.