Испытание

Инопланетяне осмотрели мою вещь и перебросились несколькими фразами, очевидно обсуждая того, кто мог бы оставить эти следы. Скоро вся группа столпилась вокруг кровавого месева, которое я после себя оставил. Их позы выражали крайнее напряжение, а стволы их пушек искали в зарослях невидимую жертву.

Я подумал, что мой камуфляж был бесперебойно включён уже слишком долго, и в любой момент мог начать мерцать. Если они обнаружат меня сейчас, то сразу начнут стрелять.

Я нахожусь в самой неудачной позиции — снизу у меня совсем нет брони. Что я мог сделать? Атаковать? Они окружили меня, и теперь мне некуда было скрыться. "До чего, всё-таки, унизительная ситуация!", — думал я, представляя себе Стригона, потирающего ручки возле проектора.

Пока я рисовал себе это пугающее зрелище, вожак инопланетян подошёл к пленнику, схватив его за лицо одной рукой, а другой тряся у него перед глазами символом париксейской веры. Отсюда стало заметно, что белокожий раб весь покрыт синяками и ссадинами. На лице у него, в отличие от остальных, росла шерсть. Он попытался что-то сказать, невзирая на то, что его держали за нижнюю челюсть. Готов поспорить, он всё отрицал.

Воин, который в этот момент всё ещё держал пленника на привязи, присмотрелся к артефакту и громко что-то произнёс. Главарь издал протяжный звук, очевидно, междометие.

В разговор вступил следопыт. Он что-то спросил у конвоира, и тот повторил слово, которое сказал до этого. Я запомнил его, потому что оно звучало очень по-париксейски:

— Тлалок!

Остальные воины засмеялись, все, кроме главаря. Следопыт что-то пробурчал, покрутил пальцем возле виска и махнул на конвоира рукой.

Вожак, тем временем, показывал мой медальон остальным. Они трогали его руками и даже грызли своими рыбьими зубами, но, к своему счастью, открыть так и не смогли. Пока остальные спорили меж собой, ответственный за пленника воин опять начал что-то бормотать. Я прислушался и понял, что он повторяет одну и ту же фразу, раз за разом, всё громче и громче. Командир сделал шаг по направлению к нему и ударил беднягу ладонью по лицу, после чего прокричал два громких слога.

Конвоир отбросил верёвку, к которой был привязан пленник, и затараторил ещё громче. Он показал пальцем на гигантскоое древо напротив меня и сорвался на крик. Вожак тоже начал на него орать, но воин не подчинился и направил пушку на своих. Те отреагировали зеркально. Старший не стал давить, а вместо этого сказал что-то очень серьёзным и ровным голосом.

Это вроде бы успокоило воина, но вдруг он повернул голову в мою сторону, и волею судеб в это самое мгновение мой камуфляж дал секундный сбой.

Эта секунда длилась для меня вечность. Конвоир, ничего не объясняя соратникам, направил ствол оружия примерно в то место, где я скрывался, и начал стрелять мелкими очередями, выкрикивая что-то всякий раз, когда делал паузу.

Живность вспорхнула с веток и тревожно засуетилась в воздухе. Невидимый, я спрыгнул на землю. Несколько снарядов врезались в мою нагрудную пластину, и я поспешно отступил назад, как раз вовремя, потому что к стрельбе присоединились остальные: если не все, то большинство участников отряда.

Шум выстрелов и вопли существ ненадолго стали чем-то цельным. Смертоносные металлические шарики сотнями обрушивались на растительность. Погибли многие животные. Выжить я смог только потому, что отступил в низину.

Это безумие продолжалось не менее тридцати секунд, и закончилось под крики их вожака, который, очевидно, пытался остановить бесполезную трату снарядов.

Я вдруг почувствовал сильное жжение на внутренней стороне правого бедра, чуть выше наколенника и, бегло осмотрев себя, понял, что меня всё-таки задело. Ранение прошло по касательной, но металл вырвал кусок моей плоти размером с большой палец. Видимо, крупные сосуды не были повреждены, поскольку кровь шла не слишком интенсивно и без пульсации.

Я мысленно выругался и поспешил спуститься подальше в низину, безуспешно закрывая дыру в ноге ладонью и оставляя за собой ярко-зелëный кровавый след. Охотник стал дичью! Я хотел, чтобы судьба испытала меня, но не ожидал, что она решит надо мной посмеяться таким вот образом.

Следующей эмоцией, посетившей меня, была, как ни странно, обида. Вот же, больные ублюдки! Да что с ними такое?! Наше противостояние понемногу приобретало личный оттенок. За эту кровь я должен был им отомстить. Но не раньше, чем подлатаю себя.

Я думал, что они будут меня преследовать, и в этом случае непременно воспользовался бы плазменной пушкой. Но, вопреки моим ожиданиям, этого не произошло. Убедившись, что за мной нет хвоста, я достал лечебные зелья и горелку. Смешав нужные ингридиенты, я подогрел порошки в колбе, отчего они превратились в горячую бурую жижу. Сжав жвалы, я вылил содержимое на рану.

Боль обожгла весь мой разум целиком. Почему-то я вообразил себе, что смогу удержаться от вопля, но это было, пожалуй, чересчур самонадеянно. Я кричал так, как не кричал никогда в своей жизни. Этот звук, я уверен, был слышен на многие сотни метров вокруг, но боль была сильнее всех прочих инстинктов.