Испытание чувств

Иногда Марии казалось, что она сходит с ума. Жизнь всё перемешала, и она больше не могла отличить, где в ней чёрное и где белое. Мартино был и хорошим, и плохим. Её сын был от Тони, но стал наследником Мартино. По бабушке Мария отслужила заупокойный молебен, но ей казалось, что старушка жива. Кто поможет во всём этом разобраться? Мария была одна! Одна! Одна! А самый родной ей человек не хотел этого понять. Неужели ему достаточно коротких свиданий, утоления телесной страсти? А она хочет быть с ним рядом днём и ночью, заботиться о нём, помогать ему, рожать от него детей!

—  Неужели ты забыл, Тони, что твоя жена —  это я? —  шептала Мария в смятении.

Поначалу она была так уверена в любви Тони, что о Камилии даже не думала. Она не считала её даже соперницей и великодушно отпускала домой своего возлюбленного, не сомневаясь, что он принадлежит только ей, Марии. Она ни разу не спросила, когда они поженятся, будучи уверенной, что произойдёт это, как только рассеется кошмар, связанный с гибелью Мартино. Ей казалось, что Тони хочет этого точно так же, как она сама. Потом её стало удивлять, что Тони никогда не говорит об их совместном будущем, не предлагает ей помечтать о том времени, когда они, наконец, будут вместе навсегда. Мария одна пережила тяжёлые дни следствия. Ей помогал только Фарина. Но она и тогда оправдала Тони: он держался в стороне из тактических соображений —  чтобы у следователя не появились дополнительные основания подозревать бедную Марию в желании погубить мужа. Отстранённость Тони была проявлением его любви. Но ощущение безучастности Тони по отношению к ней посещало Марию всё чаще, и вот сейчас, в этом саду, она поняла, что за своё счастье с Тони она должна бороться. Она преувеличила его привязанность. Он успел привязаться к другой...

Мария почувствовала, как потяжелело у неё сердце при мысли об этой, другой. Впервые она поняла, что Камилия для неё —  соперница. И волна ярости захлестнула Марию. Она почувствовала, что ненавидит эту женщину, такую цепкую. Как лиана она обвилась вокруг её возлюбленного и не отпускала его. Но в таких случаях берут мачете и рубят сплеча!

—  Я не отдам тебе Тони! Не отдам никогда! —  проговорила Мария, понимая, что теперь ей уже не ждать покоя, что впереди у неё череда бессонных ночей.

Мария увидела Дженаро, выходившего из двери, и подбежала к нему. Но Дженаро не расцеловал её как обычно, а посмотрел будто издалека, отчуждённо.

—  Я иду в нерковь, —  сказал он, словно бы извиняясь за холодность.

—  Я с вами, можно? —  тут же спросила Мария. —  Мне тоже есть о чём помолиться.

Дженаро кивнул, и они дошли вместе до храма, куда Мария ходила достаточно часто, надеясь обрести душевный покой.

Она села на скамью, обратила взор к небесам и стала просить Господа помочь ей соединиться с Тони.

Дженаро молился не менее горячо, прося простить его прегрешение, потому, что он снова не устоял перед Малу, и снова оказался в её постели. Ему было очень стыдно. Всякий раз, когда такое случалось, он просил прощения у своей покойной жены, а с некоторых пор стал мысленно просить прощения ещё и у Мариузы, которая почему-то всё больше напоминала ему жену. Может быть, своей заботливостью. Может быть, внимательным взглядом, который светлел, когда она на него смотрела.

Покончив с покаянием, Дженаро стал молиться за супружеское счастье Нины и Жозе Мануэла, на чьей свадьбе он скоро должен быть посажёным отцом, и за сохранность семьи своего сына Тони, потому что ему было жаль Камилию. Он успел убедиться в её бесконечной преданности Тони и желал ему такой преданной и надёжной жены. Помолился он и за Марию, чтобы она, переболев любовью к Тони и утолив страсть, нашла своё счастье, и не отнимала его у бедняжки Камилии.

Молились оба: и Мария, и Дженаро, молились каждый о своём, и кто знает, чьи молитвы были горячее и праведнее!

Однако после молитвы у обоих на душе стало легче, и, возвращаясь домой, они мирно беседовали о предстоящей свадьбе Жозе Мануэла.

—  Ты приглашена? —  спросил Дженаро, мысленно желая, чтобы Мария ответила: да, но, разумеется, я не пойду.

Мария же ответила:

—  Конечно, и пойду обязательно. Я долго колебалась, но Маркус меня уговорил. Он обещал бьггь моим кавалером.

Дженаро покрутил головой: ох, уж этот Маркус, где ни появится, там обязательно смута.

Он вспомнил, что давно не видел Маркуса в борделе, что Жустини стала как неживая. «Они, видимо, поссорились, —  сообразил Дженаро. —  Жаль Жустини, она очень хорошая женщина».

—  А ты не думаешь, что тебе как-то нужно устроить свою жизнь? —  спросил он вдруг Марию. —  Не век же тебе жить с малышом у чужих людей. Почему бы тебе не купить себе в городе квартиру или домик, а может быть, небольшое имение?

—  Никуда уезжать я не собираюсь. Я хочу, чтобы Тони привык к нашему сыночку, —  откликнулась Мария. —  И вообще, нужно посоветоваться с Тони, узнать, в каком районе он хочет поселиться.