— Ну что ж, значит, ещё не настала пора для прощения, — вздохнул Умберту. — И всё равно я не жалею, что сегодня пришёл к тебе и сказал о своей любви. Когда-нибудь и тебе станет ясно, что ты любишь меня и не хочешь со мной разлучаться.
Он ушёл от Силвии, понурив голову, однако на следующий день появился на фабрике и, войдя в кабинет Нины, спросил язвительно:
— Как идут дела? Надеюсь, успешно? Скоро отберёшь у Силвии фабрику и поделишь её со своими подружками ткачихами?
— Если вы пришли сюда только затем, чтобы досадить мне, то я попрошу вас покинуть кабинет, — строго сказала Нина. — У меня много работы.
— А ты, похоже, и вправду чувствуешь себя здесь хозяйкой! Вон как заговорила! — восхищённо помотал головой Умберту. — Ну конечно, ты теперь имеешь право на подобный тон: опутала мою жену, достигла того, чего хотела! Но я бы посоветовал тебе не зарываться. Твоя эйфория скоро пройдёт, а проблемы на фабрике будут только множиться. Вот тогда мы и поговорим ещё раз!
Нина уловила в словах Умберту скрытую угрозу, но не придала ей особого значения. У неё и без того было достаточно хлопот.
В эйфории, о которой говорил Умберту, Нина никогда не пребывала. В отличие от Силвии, она с самого начала знала, что ей предстоит нелёгкая жизнь. Её одолевали сомнения: сможет ли она освоить все премудрости управления фабрикой, не имея соответствующего образования? Оказаться не способной к учёбе и подвести Силвию она боялась больше всего, однако этого не случилось. Зато возникли другие проблемы, чисто экономического свойства, и, пока Ника вместе с Силвией пыталась их разрешить, обнаружилась ещё одна, может быть, самая неприятная проблема.
Впервые Нина столкнулась с ней, когда ткачихи — одна за другой — стали уговаривать её повысить им зарплату. Подходили они поодиночке, так, чтобы не видели остальные, и каждая чуть ли, не шёпотом говорила Нине:
— Мы же с тобой подруги! Прибавь мне, сколько сможешь, по-свойски! Ты же теперь начальница, для тебя это несложно...
Принимая предложение Силвии, Нина и сама рассчитывала, что сможет беспрепятственно и неуклонно повышать доходы ткачих, но на деле ей пришлось столкнуться с неразрешимым противоречием. Прежде она думала, что всё зависит только от хозяев, которые жадничают, не желая делиться прибылью с рабочими. А теперь, когда ей самой пришлось учитывать все расходы на производство и заботиться о том, чтобы оно было прибыльным, а не убыточным, она поняла, что кроме классовой борьбы — существуют ещё и непреложные экономические законы. Но как сделать так, чтобы и овцы были сыты, и волки целы, она пока не знала, и поэтому вместе с Силвией вынужденно пошла на непопулярную меру: уменьшение зарплаты ткачих — вместо обещанного повышения.
— Поймите, это всего лишь временная мера, — поясняла она своим недовольным подругам, рядом с которыми ещё недавно работала за ткацким станком. — Мы пошли на неё, потому что резко подорожало сырьё. Нам даже пришлось сократить производство, но Силвия ведь никого из вас не уволила! Какое-то время вы будете получать чуть меньше, чем прежде, но зато у всех будет работа! Мы решили сохранить наш коллектив, и я надеюсь, что вместе нам будет легче пережить трудности. А как только дела пойдут успешнее — зарплату вам сразу же повысят, за это я отвечаю!
Ткачихи слушали её с недоверием, печально покачивая головами и перешёптываясь между собой о том, что Нина, став начальницей, возгордилась и предала их интересы.
Нина же, понимая их настроения, огорчалась и с жаром говорила Жозе Мануэлу:
— Я докажу им, что они зря обо мне так плохо думают! Буду работать дни и ночи, двадцать четыре часа в сутки, но добьюсь повышения рентабельности! И тогда сразу же мы повысим зарплату всем ткачихам, Силвия мне это обещала, а я ей верю!
— Ты мне тоже кое-что обещала, — сказал ей однажды Жозе Мануэл. — Говорила, что подучишься там немного и уедешь вместе со мной в Рио. А теперь что я слышу? Ты собираешься работать на фабрике, пока не добьёшься её процветания! И когда же это случится, по-твоему? Через год? Через два? И всё это время мы не будем с тобой видеться, поскольку ты намерена проводить там двадцать четыре часа в сутки!
Нине показался оскорбительным тон, в котором с ней говорил Жозе Мануэл, и она прямо ему об этом сказала:
— Я открыла тебе свою душу, а ты в неё наплевал!
— Нина, не утрируй и не преувеличивай сказанного мной, — с досадой произнёс он. — Ты поделилась со мной своими проблемами, а я всего лишь напомнил тебе о своих.
— Вот сейчас ты выразился точно: у каждого из нас свои, отдельные, проблемы! — тотчас же подхватила она. — И я зря затеяла с тобой этот разговор: нам не понять друг друга!
Она резко повернулась и быстро пошла к своей квартире.
— Нет, постой! — догнал её Жозе Мануэл. — Давай уж доведём этот разговор до конца и попытаемся найти точки соприкосновения. Нам нельзя ссориться, ведь мы же любим друг друга!
— Иногда я в этом сильно сомневаюсь, — проворчала Нина.
— Ты говоришь о себе?
— Не только!