25 числа мы наконец получили ответ на беспокоивший нас вопрос: вода у судна (там где мы откололи лед) поднялась на фут и более над трюмом, тогда как в самом трюме ее уровень не повысился. Это так нас ободрило, что мы весело принялись скалывать и выбрасывать лед с судна. Коку и другим матросам я велел прогреть помпы. Они все время пускали в них горячую воду и, прочистив одну помпу, убедились, что она исправна.
30 апреля стоял сильный мороз со снегом и градом, и наши больные страдали от него больше, чем когда бы то ни было. В канун первого мая мы вернулись домой с работы поздно, развели большой огонь и торжественно написали имена наших дам на своих шляпах, пытаясь поднять настроение любыми средствами. И теперь, сообщая вам о нашей радости, я хочу поведать и о том, как туго нам приходилось в эту зиму и чем мы питались.
Когда мы отправлялись в плавание из Англии, у нас были самые разнообразные виды морского провианта, а именно солонина из говядины и свинины, вяленая рыба и т. п., и вот как наш кок всем этим распоряжался.
Мясо, которое подавалось в воскресенье вечером к ужину, он варил в котле, наполненном водой, около часа, добавляя к нему примерно кварту овсяной муки. Затем, вынув мясо, он оставлял котел на огне, пока содержимое не выкипало так, что заполняло только половину посудины. Это мы называли кашей и съедали, стараясь, чтобы она нисколько не остыла, а затем получали обычную порцию рыбы. На воскресный обед подавалась свинина с горохом, а вечером сваренное раньше в котле мясо и остатки каши. Мясо на вторник также варили вечером в понедельник, а на четверг — в среду, и мы всю неделю (кроме пятницы) получали на ужин горячую пищу. И это, несомненно, принесло нам немало пользы. Но вскоре после рождества многих из нас настиг недуг. У больных так воспалились десна, что они не могли есть говядину, свинину, рыбу и даже кашу. Вся их пища сводилась к фунту сухарей, которые толкли в ступке, затем поджаривали на сковородке, добавив немного масла. Некоторые разваривали горох до тех пор, пока он не превращался в пюре. И это все, чем они питались. Большую часть зимы единственным нашим напитком была вода. За всю зиму мы добыли не более 12 песцов, причем часто, когда мы находили их в капканах, оказывалось, что зверьки уже сдохли два-три дня назад и кровь у них уже застыла. Использовать такую пищу было бы вредно для здоровья. Но если нам попадался живой песец, который недолго пробыл в капкане, мы варили из него бульон для самых слабых больных. Мясо, сильно разваренное, тоже предназначалось для больных. Мы подстрелили несколько белых куропаток, но это было ничтожным подспорьем.
У нас было три категории больных: одни не могли ни двигаться, ни пошевелиться на койках, и их приходилось кормить, как младенцев, другие превратились в калек, разъеденные цинготными язвами, и, наконец, третьи чувствовали себя немного бодрее; у большинства больных были воспалены десны.
Вы спросите меня, как же все эти немощные люди могли работать? Что же, отвечу на ваш вопрос. Наш врач, очень добросовестный человек и обладающий к тому же самым приятным характером из всех людей, с которыми мне доводилось встречаться, обычно вставал рано утром. Пока он удалял зубы или срезал омертвевшее мясо с десен у одних, другие сами принимали ванну, в которую погружались по бедра. Вот как это делалось. Мы не могли набрать нужных нам веток, почек и трав, но заменяли их чем-нибудь подходящим и варили в котле, а затем разливали отвар в маленькие бочонки и подставляли больным. Это так облегчало состояние пораженных недугом членов, что если до процедуры больные, поднимаясь с коек, едва могли стоять, то после получасовой ванны они шли по снегу в лес или на судно и выполняли свои обязанности. А без этого нельзя было обойтись. К ночи больным становилось опять хуже, и их приходилось купать, накладывать повязки с мазью, обрабатывать им рот перед тем, как уложить спать. Вот на каком пайке и при каком лечении мы прошли через все наши испытания.
Я предполагал, что весной мы совсем ослабеем, и сохранил на этот случай большую бочку вина. Разбавляя вино так, чтобы на одну его часть приходилось семь частей воды, мы получили слабый напиток, который (если учесть, что замерзшее вино утратило свои качества) вряд ли был намного лучше воды. Тем, кто был в самом тяжелом состоянии, мы ежедневно давали по пинте неразбавленного вина. Кроме того, они по утрам выпивали по небольшому глотку той плохой водки, которая у нас осталась для поднятия духа. Так мы старались как можно лучше распределить свои запасы, сообразуясь с временами года.
6 мая скончался Джон Уордон. Мы похоронили его, соблюдая по возможности все христианские обычаи, на вершине голого песчаного холма, которому ранее дали название Брендон-Хилл.
11 числа мы рано отправились на судно, чтобы скалывать лед. К ночи 12 числа трюм был полностью очищен ото льда, и мы нашли хранившиеся на складе башмаки, которые пролежали в воде всю зиму; башмаки высушили над огнем и переобулись в них.