Испытание льдом

Уже задолго до рождества наш «замок» завалило толстым слоем снега, почти по самую крышу. Было такое ощущение, будто мы живем в сугробе посреди снежной пустыни. Чтобы выйти наружу, надо было прокладывать дорожки в снегу, который в ряде мест доходил нам до пояса.

Весь февраль продержались такие же лютые морозы, как и в другие месяца этого года. Многие из команды начали жаловаться на недомогание; у некоторых расшатались зубы, распухли десны, и с них ежедневно приходилось срезать куски почерневшего гнилого мяса. Десны так разболелись, что нельзя было жевать мясо. Другие жаловались на боли в голове и груди, у некоторых ныла спина. Один матрос мучился от болей в бедрах и коленях, кое у кого распухли ноги[67]. Две трети команды нуждались в попечении врача. И все же больным людям приходилось ежедневно работать, выходить из дому за дровами и строительным лесом, хотя у большинства не было обуви. После ходьбы по снегу люди отогревали ноги у огня, отчего их башмаки коробились, а то и сгорали. Запасная обувь затонула вместе с судном. Попав в столь тяжелое положение, они вынуждены были обматывать ноги тряпками и в такой «обувке» старались как можно лучше выполнить все поручения. К великому нашему прискорбию, в это время заболел и наш плотник. Я уже и без того часто упоминал о холоде, да простит мне читатель, если я постараюсь подробнее рассказать о нем. Мы страдали от трех разновидностей холода в зависимости от того, где находились: в доме, в лесу или на льдинах по пути к судну.

В последнем случае мороз порой становился просто невыносимым; никакая одежда не спасала от холода, никакие движения не помогали согреться. Хуже того: у нас так смерзались ресницы, что мы ничего не видели. Я твердо убежден, что от такого мороза человек может задохнуться за несколько часов. На собственном опыте я познал, что в лесу можно обморозить лицо и открытые участки кожи, но все же здесь мороз не был таким убийственным, как на льду. Наш дом снаружи на две трети завалило снегом, а изнутри он обмерз и украсился сосульками. Одеяла покрывались инеем, хотя в нашем маленьком жилище койки стояли недалеко от печки. Но подойдем поближе к очагу и посмотрим, что там делается. Бочки, в которых кок вымачивал солонину, стояли примерно в ярде от огня. Весь день он сливал в них воду, растапливая снег, и все же стоило ему проспать хоть одну смену, как бочки промерзали до самого дна. Это вынудило кока отмачивать солонину в медном чайнике, подвешивая его у самого огня. Прикладывая к чайнику руку, я убеждался в том, что обращенная к огню его сторона была почти горячей, а противоположная покрывалась дюймовым слоем льда. Но во всем, что относилось к пище, я целиком полагался на кока, который даже в таком холоде творил чудеса.

Тяжело приходилось и врачу. Несмотря на то что он подвесил бутыли с настойками и микстурами так, чтобы уберечь их от холода, они все-таки промерзли. Уксус, масло и вино, хранившиеся дома в маленьких бочонках, тоже замерзли.

15 марта одному из нас почудился олень; матрос с двумя-тремя товарищами попросил разрешения пойти на охоту. Я отпустил их. К вечеру охотники возвратились совсем обессилевшие от холода, с язвами величиной с орех на ступнях и голенях. Даже спустя две недели они не могли прийти в то состояние, в котором находились до охоты, хотя и его нельзя было назвать блестящим.

26 марта еще трое выразили желание попытать счастья, но возвратились в еще худшем состоянии, почти одеревенев от мороза.

Короче, весь этот месяц стоял лютый мороз. Преобладал северо-западный ветер, снег был глубоким, как в течение всей зимы. Нам могут заметить: «Но ведь вы же находились в лесу и поэтому могли поддерживать достаточно сильный огонь, чтобы спастись от холода». Это, правда, мы были в лесу и к тому же на южном побережье залива, иначе всем бы нам пришел конец. Но вы не знаете, как трудно добывать дрова даже в лесу, пользуясь теми орудиями, которыми мы располагали. Правда, у плотника было два топора, но один из них пришел в негодность еще перед рождеством, когда мы рубили дрова и складывали их в поленницу у нашего дома. При высадке на берег у нас было два исправных топора, кроме трех, которыми распоряжался бочар. Но за несколько дней у них переломились лопасти в двух дюймах от обуха. Плотничий топор и лучший топор бочара я распорядился спрятать под домом, а две сломанные лопасти вставить в расколотый кусок дерева, а затем как можно туже скрутить каболкой. Такие «топорища» приходилось ежедневно чинить. Вот все режущие орудия, которыми мы располагали. Хуже того, 6 февраля плотник зачем-то вынул свой целый топор и вышел. В его отсутствие один из матросов, неосторожно обращаясь с этим орудием, сломал и его. Нам ничего другого не оставалось, как всячески изворачиваться с имевшимся у нас инструментом. Я распорядился отдать один топор бочара плотнику, а другой — лесорубам, заготовлявшим лес для пинассы, что же касается дров, то для их заготовки оставались два сломанных топора. Все это произошло еще до рождества.