Испытание на верность<br />(Роман)

Гитлеровцы не торопятся, они уверены, что перед ними ничто не устоит, никакие укрепления, потому что за четыре дня разогнали русские войска под Белым и прошли десятки километров размеренным и тяжелым немецким шагом по дорогам Смоленщины, нагоняя страх на деревенских жителей, на что-то еще надеявшихся и не покинувших своих жилищ. Все сытно ели, пили, мало заботясь о предстоящем бое. На то есть офицеры, они все предусмотрят. Фюрер приказал взять Москву, русские армии разбиты и отступают в беспорядке перед танковыми клиньями. Кому в такой ситуации придет на ум сопротивляться немецким солдатам. Как-то мимо внимания солдат и офицеров прошло осторожное высказывание газеты «Фелькишер беобахтер» о том, что русский солдат превосходит противников Германии на Западе своим презрением к смерти. Мало ли что могло почудиться газетным писакам, впервые заслышавшим свист пули!

Котлы были набиты мясом прирезанного в деревне скота, и пока солдаты не подчистили все до дна, офицеры их не тревожили. Прежде всех на опушку леса, с которой можно было рассмотреть деревни Дудкино и Бахметово и склоны перед ними, изрезанные окопами и рвами, выдвинулись артиллерийские разведчики. Они начали пристрелку батарей по целям, выбирая в первую очередь доты, стоявшие на переднем крае. Снаряды и мины начали рваться в разных местах, срывая маскировку огневых точек. Сизый дым долго держится в сыром промозглом воздухе клубками, расползаясь нехотя, стелется по бурому жнивью и постепенно затягивает русские окопы пеленой.

Несмотря на хмурое небо, налетела авиация — десятка полтора пикирующих бомбардировщиков. Со свистом и воем посыпались бомбы на окопы, вздымая черные фонтаны земли и дыма. Грохочет и трясется земля под могучими ударами, и разрывы обычных мин кажутся шуточными пошлепываниями в этом аду бомбежки. Оборона замерла, кажется, что если и есть там что недобитого, так подавлено, сломлено под этой могучей поступью немецкой техники. Отбомбившиеся самолеты выстроились в звенья и удалились, испятнав все поля перед Дудкино и Бахметово глубокими воронками. За оборону снова принялась артиллерия. Батареи пристрелялись и теперь перешли на поражение, на беглый огонь. Свист и вой на все лады, грохот разрывов, в дыму совсем исчезли русские окопы.

Под этот бодрый аккомпанемент гитлеровская пехота развертывается в цепь и, когда налет кончается, с лающей разноголосицей команд идет в атаку. Идет густо, чуть не плечом к плечу, прямо с руки — от пуза — поливают из автоматов и пулеметов оборону свинцом. Русские окопы кажутся вымершими. Ага, торжествуют гитлеровцы, небось забились в бункеры и щели и будете сидеть, пока немецкий солдат не спрыгнет на спину! Но это внешне так бодрятся идущие в атаку, а на душе у каждого тревога: что там еще надумали русские, почему не показываются, не бегут и не отвечают на выстрелы? Как-то увереннее себя чувствуешь, когда видишь противника в лицо, а не палишь, куда придется. Но сильно задумываться над этим не дают унтера и ефрейторы, они покрикивают, подгоняют тех, кто невольно замедляет шаг и норовит перевести дух. Саперы уже поработали, изрезали проволоку: русские — неучи, они ставят заграждения за двести метров перед окопами и их ничего не стоит снять даже днем, а не то что ночью.

Около тысячи солдат — целый пехотный полк, гулко топая коваными сапогами, идет в атаку плечом к плечу. Уже видно простым глазом, как пули стригут траву и вздымают густые фонтанчики земли на брустверах русских окопов. С ума можно сойти, не зная, что тебя ждет на следующем шагу. Многие уже готовы плюхнуться и ползти, чтобы дать передышку нервам, осмотреться, но офицеры неумолимо, злыми окриками подстегивают солдат:

— Форвертс! Вперед…

С невозмутимостью сфинксов смотрят на немецкую цепь прищуренными глазами доты и дзоты. Хорошо, если там все побиты, повержены бомбежкой и артиллерией, а если смотрят в эти щели через прорези прицелов? Это невыносимо. Цепь ломается, и гитлеровцы с воплями, диким воем кидаются на приступ, на окопы, которые лежат совсем близко, за противотанковым рвом.

* * *

Лейтенант Хромов — русый крепыш, в каске и с ремнями полевого снаряжения, туго охватившими шинель, в окопе, с биноклем в руках. Он благополучно пересидел бомбежку и артналет, и хоть на душе было жутко и страх стискивал, буквально хватал за горло, пересилил себя, не тронулся с места ни сам, ни подчиненным этого не позволил — паниковать. Другое дело если б он сам не выдержал, тогда, глядя на него, и другие могли дрогнуть. Все в такие минуты смотрят на командира. Жутко было сидеть под бомбами, но земля-матушка прикрыла, уберегла. Только крошевом и гарью всех позасыпало, да от дыма взрывчатки голова кругом идет. Бойцы-связные приподнимаются, отряхиваются, фыркают, начинают жадно курить. Еще бы — пережить такое! А тут новая гроза надвигается. Успеть бы затянуться разок-другой, а то, может, и не доведется больше. Крепкая затяжка помогает быстрее отделаться от пережитой встряски. Да, в окопе еще жить можно — многие в этом убедились. Не зря поработали, мозоли набивали лопатами.