Испытание на зрелость

— Говорят, будто у нас голод и нищета и мы угрожаем миру во всем мире.

— Этому всерьез верят?

— Наверное. Иначе Гитлеру не позволили бы так бесчинствовать.

— Сначала Австрия, теперь мы… Чья очередь после нас?

— Польша, это ясно. А потом Балканы.

Они спорили, препирались, ругались и даже не услышали звонка.

Только голос учителя чешского языка, приглашавшего всех в класс, вернул их к действительности.

С учебой ничего не выйдет. В другое время они, конечно, радовались бы этому, но сейчас было бы гораздо лучше, если бы сегодняшний день прошел обычно, как и все остальные.

Учитель чешского языка, сгорбившись и заложив руки за спину, ходил по классу. Время от времени он останавливался, качал головой и, скорее для себя, чем для класса, повторял:

— Как наш бедный народ из всего этого выберется?

На улице была слякоть. Снежинки, не долетая до земли, превращались в капли. Небо по-прежнему было затянуто тучами, в классе стоял полумрак. Время тянулось невыносимо медленно.

После чешского была физика, потом немецкий, который вел классный руководитель Шмеллинг.

Он сел к столу и весь урок неподвижно просидел с отвисшей нижней челюстью, уставившись взглядом в стену над головами учеников. Теперь он больше, чем когда-либо, походил на популярного немецкого боксера, в честь которого ему и дали прозвище. Сильные сухие пальцы его левой руки выстукивали по крышке стола все время один и тот же ритм.

Звонок…

Но классный руководитель словно не слышал его, продолжая безучастно сидеть и барабанить пальцами.

Вдруг с улицы донесся шум моторов, сначала слабый, потом все более усиливающийся.

— Едут!

Моментально все бросились к окнам. Им было приказано не открывать их, но в ту минуту об этом никто не вспомнил. В несколько секунд все окна были распахнуты настежь.

По улице внизу сначала проехало несколько грузовиков с солдатами, потом группа мотоциклистов… А затем земля задрожала под броневиками. Солдаты в касках заметили в окнах ребят и направили на них пулеметы.

По чешской земле шли орды варваров, как бывало уже неоднократно в истории чешского народа. По обеим сторонам дороги двигались мотоциклы. Сидящие на них солдаты размахивали желтыми табличками, на которых черными буквами было написано: «Rechts fahren»[14].

И на стоящий напротив столб они прибили желтую табличку с такой же черной надписью.

— Теперь они введут у нас правостороннее движение, — глухим голосом произнес Юла.

В шуме моторов и грохоте броневиков городское радио повторяло призывы к порядку и дисциплине. Затем из репродуктора послышался марш и вскоре после него — немецкое сообщение:

— «Hier ist Volksdeutscher Sender Prag II…»[15]

На фоне музыки и приглушенного пения зазвучал немецкий репортаж о вступлении вермахта в Прагу.

— «Наступил исторический момент. Пятнадцатого марта тысяча девятьсот тридцать девятого года в десять часов сорок минут отряды Адольфа Гитлера дошли до сердца города — Вацлавской площади. И святой Вацлав смотрит со своего постамента на марширующих немецких солдат в серо-стальной форме, на немецкие автомобили, выкрашенные маскировочной краской…» — надрывался диктор.

Классный руководитель, до сих пор неподвижно сидевший за кафедрой и словно отсутствовавший, вдруг встал и быстрым шагом вышел из класса.

— Ребята, надо бы спросить Шмеллинга, можно ли нам идти домой, — предложила Марушка и побежала за классным руководителем.

Его высокая, могучая фигура только что скрылась за поворотом коридора.

— Господин преподаватель! — крикнула Марушка. — Господин преподаватель!

Шмеллинг, не оглядываясь, прибавил шагу. Марушка, запыхавшаяся, обогнала его и преградила дорогу.

— Господин… — Она взглянула ему в лицо и сразу замолчала.

Шмеллинг плакал.

17

«В хаосе взглядов, сплетении лжи и насилия, в беспомощности человечества мне исполняется восемнадцать лет. Я мало знаю, я еще ребенок, хотелось бы спрашивать, узнавать. Я люблю. Что мне делать дальше? Какую дорогу избрать, чтобы не сгореть слишком быстро и напрасно, чтобы не жить впустую и не вредить людям, а, наоборот, принести благодатную почву туда, где это нужно? Как добиться, чтобы закипать энтузиазмом там, где это нужно, и, наоборот, успокаиваться там, где спокойствие принесет пользу? Нужно помогать людям радостно жить».

Эта ужасная беспомощность все чаще заставляла Марушку открывать свой дневник.

Позади остались сплошные развалины, лучше не оглядываться. Лучше смотреть вперед. Но там, впереди, покоренная родина; за компромисс с сильным, агрессивным соседом Чехословацкая республика заплатила собственной жизнью.