Испытание огнем

Наступательные бои продолжались. Войска армии с каждым днем все дальше продвигались в глубь Украины, к Днепру. Освободив от оккупантов значительную часть Сумской области, армия вступила в пределы Полтавщины Нажим на врага не ослабевал, несмотря на то что многие наши части значительно поредели. Получаемое войсками пополнение быстро входило в строй, закалялось в боях. Из соединений и частей все чаще поступали в политотдел сообщения о том, что наряду с опытными бойцами отличались и многие новички. В этом немалая заслуга принадлежала партийно-политическому аппарату войск. Ни на один день не прекращавшаяся предметная и целеустремленная партийно-политическая работа окрыляла людей, сплачивала и мобилизовывала их на самоотверженную борьбу. В этот период особенно широкий размах приобрела популяризация боевых подвигов молодых воинов. О достигнутых ими успехах в перерывах между боями тепло, по-дружески рассказывали однополчанам агитаторы. Много места отводилось описанию боевых успехов новичков на страницах армейской и дивизионных газет.

Ой, Днипро, Днипро...

Давно я не был на Полтавщине, в своей родной Решетиловке, которую оставил еще в раннем детстве. Казалось, все уже забыто: и степные просторы, и левады, и дубовые перелески, и кипенно-белые в пору цветения сады, и всегда тянущиеся к солнцу желтые круги подсолнухов. Ан нет, не забыто!

Родные места! Нежданно-негаданно сюда привела меня война. Как только войска армии вступили в Полтавскую область, в сознании сразу ожили далекие воспоминания детства. Покосившаяся от старости крестьянская хата с подслеповатыми оконцами. Крохотный садик на задворье. Незатейливые игры с соседскими ребятами-сверстниками. Постоянные заботы рано овдовевшей матери.

Это - из детства. А позже, уже в юности, - немного наивное, но всегда волнующее чувство гордости, что родился и жил в местах, описанных великим Гоголем. Сорочинцы, Диканька, Миргород, Лубны, Васильевка, наконец, Полтава - ведь они совсем недалеко от Решетиловки...

Родные места! Радостно бьется сердце. Никогда не думал, что чувство встречи с родными краями, оставленными много лет назад, так упоительно и волнующе. Хотя земля Полтавщины была опустошена оккупантами, изрыта воронками от разрывов бомб и снарядов, обильно полита человеческой кровью, но она моя, моя до последней пылинки, такая же добрая, такая же щедрая, как и тогда, в детстве.

Читая в сводках Совинформбюро названия только что освобожденных населенных пунктов, молодые красноармейцы, еще недавно сидевшие за школьными партами, взволнованно спрашивали: неужели именно об этих местах писал в свое время Николай Васильевич Гоголь? Ночью в одном из полков 337-й стрелковой дивизии, когда установилось затишье после дневного боя за овладение крупным населенным пунктом, мне довелось случайно услышать такой разговор.

Молодой боец с газетой в руках, которую читал при тусклом свете каганца, обратился к прикорнувшему рядом пожилому старшине роты, судя по произношению коренному украинцу:

- Товарищ старшина, вот тут в сводке сказано - освобождены Великие Сорочинцы. Это то самое место, где Гоголь родился и которое он описал в "Сорочинской ярмарке"?

- Та, тэ самэ, сынку. Яки ж еще? Других Сорочинцев на Полтавщине нэма.

- И Диканька та самая? И Миргород?

- Тэ ж. Других нэма, - устало отвечает старшина.

- Вот здорово! - шуршит газетой боец. - Когда Гоголя в школе изучали, я и не мечтал побывать в этих краях. Ведь от нас до Полтавщины тысячи километров. Из Сибири я родом, из Тюмени. Знаете такой город?

- Та чув, сынку. Буваты нэ був там, а чув. Знаю, шо е таке мисто в Сибири.

- Жаль, что не наша часть освобождала Сорочинцы и Диканьку. Вот бы посмотреть, что это за села. Здорово описал их Гоголь в "Вечерах на хуторе близ Диканьки".

- А шо там побачишь? - глухо отзывается старшина. - Пожарины, руины, як скризь. Видпочывай, сынку, отдыхай, скоро утро.

Старшина отвернулся, прикрыл пилоткой лицо.

Я постоял у двери и молча вышел из хаты, размышляя об услышанном. Тут же созрело решение: посоветовать дивизионным политотдельцам почаще рассказывать бойцам, особенно молодым, о тех дорогих нашему народу местах, за которые идут бои.

Как-то вечером, когда я знакомился с поступившими из войск политдонесениями, мне позвонил генерал-лейтенант П. П. Корзун.

- Если не очень заняты, Михаил Харитонович, прошу зайти. Надо кое о чем поговорить.

Не задерживаясь ни минуты, иду к "старейшему", как с уважительной почтительностью называли меж собой командарма некоторые молодые политотдельцы.

Павел Петрович Корзун и в самом деле был, пожалуй, одним из самых пожилых командующих за все время моей службы в 47-й армии. В ту пору ему шел пятьдесят второй год, и двадцатипятилетним - а таких в политотделе было большинство - он, безусловно, казался стариком.

В просторной комнате, отведенной командарму, кроме Павла Петровича находились член Военного совета генерал-майор И. Н. Королев и начальник штаба армии полковник Е. В. Иванов.