Испытание Раисы („Красный кабачок“)

— Она великолепна! — воскликнул Собакин, не будучи в силах удержаться от смеха.

— Есть еще постскриптум, но он относится до вас, — заметил Резов.

„Передай твоим друзьям, что я желаю им успеха! Нам сильно недоставало этой зимой Грецки, который как никто дирижировал мазуркой!“

— Спасибо! — проворчал Валериан. — Что ж, сразу видно, что это прелестнейшая из придворных дам, — добавил он после минутного раздумья, — только ее несколько избаловали, что ее испортило!

— О! — воскликнул Резов. — Я думаю, что ее нечего было и портить! Ну, теперь скажи, Грецки, что стало бы со мной, если бы твоя жена не прислала мне денег?

Валериан ответил пожатием плеч.

— Ты несправедлив! — начал Собакин.

— Я женат! — перебил его Грецки.

— Но черт возьми! — горячо начал Резов. — Если ты женат, то в конце концов это только справедливо, так как ведь ты же именно...

— Э! Я очень хорошо сознаю, что это справедливо, — сказал Грецки, поднимаясь и начиная прохаживаться вдоль комнаты, что всегда служило признаком сильной внутренней борьбы в нем. — Если бы это было иначе, я давно пустил бы себе пулю в лоб! И, тем не менее, это нисколько не забавно!

Его оба друга молчали, пока он прогуливался.

— Допустим, что это справедливо, — продолжал он с нарастающим оживлением. — По вашему справедливо, что я, напившись в вашем обществе и встретив на улице молодую девочку, увез ее в „Красный кабачок“ и за это подвергся ссылке в Сибирь и лишен всех своих имений... Но справедливо ли также и то, что эта девочка шла ночью одна, как какая-нибудь горничная, отправляющаяся на свидание с любовником, — справедливо ли то, что попалась честная девушка, дочь отставного фельдшера?.. Послушайте, разве каждый из нас не имеет десятка таких приключений без такого плохого исхода?

— Ну, далеко не таких! — заметил Собакин. — Были обольщения, но не было насилия!

Грецки, заложив руки в карманы, сначала ничего не ответил.

— Мы сделали эту прогулку сообща, — наконец промолвил он.

— Мы также последовали за тобой и сюда, — сказал Резов.

— Да, последовали!

Новое молчание... Валериан продолжал прогуливаться.

— Знаешь ли, что я думаю? — проговорил Собакин. — Мы все трое сумасшедших, но ты к тому же еще и гордец! Да, гордец, и тебя не столько оскорбляет и возмущает самая ссылка, как разорение и женитьба!

— Безусловно! — воскликнул Грецки, поворачиваясь к нему. — Как?! Я, граф Грецки, молодой, богатый, знатный, и связан с этой маленькой мещаночкой, почти что parvenu[4]!.. Я женат, но осужден умереть без потомства! А вы хотите, чтобы я преклонялся и смиренно сказал: „Я заслужил это и смиренно прошу прощения у моей жены, что принял ее за девку!..“ Никогда, никогда!

Валериан, дрожа от ярости и злобы, зашагал снова по комнате.

— А я, — сказал Собакин, — рассуждаю иначе. Ты поступил с нею, как с девкой, а она оказалась честной девушкой! Ты считал ее корыстной, а она не была такой: мы имеем на это доказательство! Ты считал ее злой, а она была только оскорблена! Доказательство же, что она не желает нам зла, в особенности тебе, здесь на лицо! — добавил он, указывая на предметы, окружавшие Валериана.

Грецки бросился к этажерке, уставленной безделушками, присланными из Петербурга, и бросив их на землю, в бешенстве начал топтать их ногами так, что их осколки как брызги летели во все стороны. При этом дикие блуждающие взгляды он бросал на Собакина.

— Ты можешь разрушать вещественные доказательства, — заметил тот, не особенно смущаясь, — но добродетели ты не разрушишь! Твоя жена не parvenu и даже не мещанка, она — дворянка! Твоя жена очень красива, полна достоинства и имеет прекрасную душу. Понятно, что ты не выбрал бы ее себе в жены, но всегда можешь принять ее без малейшего стыда! И если бы я был на твоем месте, знаешь ли, что бы я сделал?

— Ты бы у нее выпросил прощение! — сказал язвительно Грецки.

— Именно! Я просил бы ее приехать, чтобы разделить ссылку! Если бы она отказала, чего я не думаю, ее же осудили бы, а если бы приняла...

— Вы были бы очень счастливы и имели бы большое потомство! — саркастически закончил за него Грецки.

— Именно так, как ты говоришь! — хладнокровно заключил Собакин.

— Я бы сделал то же самое, — заметил Резов. — Я не говорю уже о том, что чай, кушанье, приготовленное руками женщины, особенно вкусны! — мечтательно добавил он. — А одно присутствие здесь женщины, да еще такой, как твоя жена, — да ведь это было бы счастьем!..

— Очень сожалею, что я не могу доставить вам этого удовольствия, — иронически произнес Грецки, — и право, не чувствую себя настолько возвышенным, чтобы принести для вас такую жертву...

— Надеюсь, — заметил Собакин, — что со временем ты будешь благоразумнее.

— Никогда!

— Поживем, увидим...

— Никогда!

— Тогда искренне жалею тебя! — холодно произнес Собакин. — Идем, Резов, уже поздно!

Оба друга вышли из избы.

Валериан, мрачный и молчаливый, едва ответив на их поклон, некоторое время простоял неподвижно, затем, бросившись на постель, зарыдал от злости.