Испытание Ричарда Феверела

– Я не должна ослушаться мамы, – прошептала Клара, прильнув к его груди и не подымая на него глаз.

– Тогда поцелуй меня в последний раз, – сказал Ричард. – С этого дня я тебя больше никогда не поцелую, Клара.

Он наклонился, ища губами ее губы, а она обняла его с неистовой силой и целовала, и целовала его, и не могла оторваться от его губ, закрыв глаза, с раскрасневшимся, горевшим лицом.

А потом он ушел, так и не узнав, что означали эти ее страстные поцелуи.

Спорить с миссис Дорайей было все равно, что обстреливать каменную стену бумажными катышами. С ней-то наш герой позволил себе говорить без обиняков и куда более резко, так, как никогда бы не позволил себе говорить с Кларой. Он не мог добиться в ответ от практичного животного ничего, кроме восклицаний:

«Пф!», «Фу!» и «Что за вздор!»

– Право же, – сказала миссис Дорайя своим приятельницам, – мальчика этого воспитали так, что он теперь просто болен. Он ни на что не может посмотреть здраво. Он до конца жизни будет пребывать во власти своего необузданного воображения, и к чему все это приведет, знает один господь! Я искренно молю бога, чтобы Остину хватило сил все это выдержать.

Однако молитвы, которые превращаются в угрозы, утверждая при этом свою искренность, вряд ли особенно благотворны. Несогласие миссис Дорайи с братом перешло в самую настоящую вражду. Она, несомненно, была убеждена, что сэр Остин перенесет все выпавшие на его долю тяготы, но, однажды произнеся пророческие слова, нельзя не прельститься надеждой увидеть, что пророчество это сбылось; а она напророчила баронету немало горя.

Несчастный Джон Тодхантер, который с большей охотой женился бы на матери и который был начисто лишен ваших, читатель, идеальных представлений о том, сколь свято и необходимо для брака наличие любви, вел себя как человек, никого в жизни не обидевший и посему заслуживший право на счастье. Миссис Дорайя защитила его от нашего героя. Смотреть, как он улыбается при виде преисполненной послушания Клары и как он старается не быть принятым за ее отца, было поистине трогательно.

Меж тем замужество Клары сделало свое дело. Мысли Ричарда были всецело заняты им, и это помогло ему, когда он приехал в Лондон, спокойно встретить неприятное известие, что его отец и не собирается с ним встречаться. В гостинице Адриена ждало письмо, в котором было сказано: «Задержи его до тех пор, пока не последует распоряжения с моей стороны. Покажи ему общество во всех видах».

Больше в письме ничего не говорилось. Адриену пришлось сочинить, что баронет уехал в Уэльс по какому-то срочному делу и вернется не раньше, чем через неделю. За всеми дальнейшими соображениями и советами касательно того, чем занять молодого человека в городе, он обратился к миссис Дорайе.

– Предоставь его мне, – сказала она, – я сумею управиться с ним. – И она действительно сумела.

«Может ли хоть кто-нибудь утверждать, – спрашивает «Котомка пилигрима», – что он не является игрушкой в руках женщины?»

Миссис Дорайя не хотела слушать никаких похвал по адресу Люси.

– Мне думается, – сказала она, когда Адриен, пожав плечами, стал было ей возражать, – больше того, я глубоко убеждена, что какая-нибудь простая судомойка может обвести вокруг пальца любого из вашего брата – мужчину, ей нужно на это только время и удобный случай. – Говоря о повадках женщин, она настраивала свою совесть на необходимость разлучить юную чету и держать молодоженов в отдалении друг от друга до тех пор, пока отец Ричарда не даст свое согласие на то, чтобы они снова зажили вместе, соединенные своими нечестивыми узами. Без тени раскаяния или понимания, что она делает нечто ни с чем не сообразное, она поносила своего брата и вместе с тем содействовала исполнению его воли.

Так вот миссис Дорайя распоряжалась своими марионетками, счастливыми, или печальными, или ко всему равнодушными. Явно наперекор своему твердому решению и потоку Обуревавших его чувств, Ричард оказался стоящим позади Клары в церкви, той самой, где незадолго до этого венчался сам, и услыхал отчетливо произнесенные слова: