Испытание Ричарда Феверела

– Это позорно вдвойне, – вскричал Ричард, – если человек, которого нельзя назвать плохим, мог позволить себе такое бесстыдство!

– Да, жаль, что не подвернулся мерзавец.

– Он непременно бы выслушал меня.

– Ступай-ка ты к нему сейчас, Ричард, дитя мое. Ступай к нему сейчас же. Еще не поздно. Кто знает? Если у него действительно благородная, возвышенная душа, – то, и не будучи Кавалером, он может быть им в душе – он может ради тебя и, коль скоро ты так на этом настаиваешь, воздержаться от… может быть, ценою известной потери чувства собственного достоинства, но все это не беда. И просьба твоя, конечно, совершенно особого рода или может показаться такой, но ведь ты знаешь, дорогой мой мальчик, чего только на свете не бывает. И какое это целительное утешение для человека, не такого, как все, – вспомнить об этом!

Герой наш оставался глух к словам мудрого юноши. Он смотрел на него, но, казалось, видел всего лишь пылинку на поверхности вселенной.

Было что-то обидное в том, что Ричард, больше всех подходивший для циничных забав Адриена, тем более что спровоцировал их он сам своими еретическими нелепостями, был вместе с тем и худшей мишенью по тому, как он их воспринимал, и, так же, как он ощущал физическое превосходство Ричарда, мудрому юноше помимо воли пришлось ощутить и его духовную броню.

– И день-то выдался похожий на тот! – размышлял Ричард, поднимая глаза к небу. – Должно быть, отец мой прав. Мы сами творим нашу судьбу, и природа тут ни при чем.

Адриен зевнул.

– Хотя все же деревья какие-то другие, – продолжал Ричард отрешенно.

– Верхушки у них облысели, – заметил Адриен.

– Веришь ли, моя тетка Хелин сравнила эту несчастную безвольную Клару с моей Люси, которая – она имела наглость сказать это – заманила меня и заставила на себе жениться? – громко и стремительно произнес наш герой. – Ты же знаешь, я ведь рассказывал тебе, Адриен, как мне пришлось угрожать и настаивать на своем и как она просила и умоляла меня подождать.

– Гм! – пробурчал Адриен.

– Помнишь, я ведь тебе рассказывал? – Ричарду было важно слышать, что мудрый юноша не осуждает его жену.

– Просила и умоляла, мой мальчик? Ну разумеется, и просила, и умоляла. Нет такой подружки, которая не стала бы этого делать.

– Сделай милость, не употребляй таких слов, когда ты говоришь о моей жене.

– Это общее родовое название нельзя отменить, хотя ты и женился на представительнице этой группы, дитя мое.

– Она сделала все, что только могла, для того чтобы убедить меня подождать! – с жаром воскликнул Ричард.

Адриен покачал головой; на губах у него заиграла скорбная улыбка.

– Ну полно, милый Ричи! Не все! Не все!

– А что же еще она могла сделать? – взревел Ричард.

– Могла бы, например, обрить себе голову.

Это остроумное замечание окончательно вывело его из себя. Яростно вскрикнув, Ричард кинулся вперед, Адриен – за ним, спрашивая его при этом (просто для того чтобы проверить свое предположение), не считает ли он, что Люси и в самом деле могла бы обрить себе голову, а если бы она это сделала, то, положа руку на сердце, не согласился ли бы он тогда ждать, во всяком случае до тех пор, пока голова ее не примет пристойный вид.

Еще несколько мгновений, и мудрый юноша превратился всего-навсего в муху, жужжавшую над ухом Ричарда. Трехнедельная разлука с Люси и душевная смута сменились нежностью, его потянуло к оставленному им любимому существу. Он сказал Адриену, что сегодня же к ней поедет. Тот сразу помрачнел. Он никак не мог решить, что придумать для того, чтобы помешать ему это сделать, кроме неновой уже выдумки, что отец его приезжает завтра. Он воздал должное изобретательности, какую в подобных случаях проявляют женщины. «У моей тетки, – подумал он, – наверняка нашлась бы на этот случай какая-нибудь заранее приготовленная ложь; мало того, она бы непременно позаботилась еще, чтобы эта ложь возымела должное действие».

В эту минуту их окликнул голос проезжавшего по Роу всадника, который оказался достопочтенным Питером Брейдером, приживальщиком лорда Маунтфокона. Он очень сердечно поздоровался с ними, и Ричард, вспомнив, как они веселились на острове, пригласил его с ними пообедать, решив отложить свой отъезд на завтра. Люси неотъемлемо принадлежала ему. Было даже нечто сладостное в том, чтобы продлить предвкушение встречи с нею.