– Для женщины красивой никогда не бывает поздно пробудить в мужчине любовь, – возразил баронет, и оба они немного по этому поводу пошутили. Они приближались к Приюту Дафны; потом зашли внутрь и сидели там, наслаждаясь прохладой летнего вечера.
Баронет был, по всей видимости, в шутливом настроении, в то время как собеседницу его влекло к серьезному разговору.
– Я буду снова верить в рыцарей короля Артура, – сказала она. – Когда я была девочкой, я о таком мечтала.
– И что же, рыцарь этот странствовал в поисках Святого Грааля[37]
?– Если хотите, да.
– И выказал хороший вкус, свернув в сторону ради более реальной святой Блендиш?
– Конечно же, вы ведь даже не в состоянии представить себе, что все могло сложиться иначе, – вздохнула леди Блендиш, начиная раздражаться.
– Я могу судить только по нашему поколению, – сказал сэр Остин, почтительно склонив голову.
Леди Блендиш поджала губки.
– То ли мы, женщины, обладаем большим могуществом, то ли вы, мужчины, очень слабы.
– И то и другое, сударыня.
– Но каковы бы мы ни были – пусть даже мы гадкие, да, гадкие! – мы любим в мужчинах и прямоту, и силу, и душевное благородство, и когда мы встречаем в них эти качества, мы бываем верны и готовы умереть за них… да, умереть. Но что там говорить! Мужчин вы знаете, а женщин нет.
– Наделенные такими достоинствами рыцари, смею заметить, должны быть людьми молодыми, не так ли? – спросил сэр Остин.
– Старыми или молодыми, все равно!
– Но если они стары, то вряд ли они будут способны на подвиг?
– Любят их такими, какие они есть, а не их деяния.
– Ах, вот оно что!
– Да, вот оно что, – сказала леди. – Разумом можно подчинить женщин, сделать их рабынями; что же касается красоты, то они поклоняются ей, пожалуй, не меньше, чем вы. Но чтобы полюбить и выйти замуж, они должны повстречать человека благородного.
Сэр Остин задумчиво на нее посмотрел.
– И вам, что же, встретился в жизни рыцарь, о каком вы мечтали?
– В ту пору нет, – она опустила глаза. Все было разыграно как по нотам.
– И как же вы перенесли постигшее вас разочарование?
– Я мечтала о ребенке. В тот самый день, когда на меня надели длинное платье, я пошла к алтарю. Я не единственная девушка, которая за один день сделалась женщиной и отдала себя живоглоту, вместо того чтобы ждать настоящего рыцаря.
– Боже милосердный! – воскликнул сэр Остин. – Сколько тягот достается на долю женщин!
Тут они поменялись ролями. Леди повеселела, меж тем как баронет сделался серьезным.
– Видите ли, такова наша доля, – сказала она. – И у нас есть свои развлечения. Если мы исполняем свой долг – производим на свет детей, то это, как и сама наша добродетель, за все нас вознаграждает сполна. К тому же, как у вдовы, у меня есть поразительные преимущества.
– И чтобы сохранить их, вы решили остаться вдовой?
– Ну конечно, – ответила она, – мне не приходится заботиться о том, чтобы латать и сшивать из кусков ту тряпку, которая в свете зовется репутацией. Я могу сидеть целыми днями у ваших ног, и до этого никому нет дела. Разумеется, и другие поступают так же, но то – женщины эксцентричные, они эту тряпку выкинули вон.
Сэр Остин придвинулся к ней ближе.
– Из вас вышла бы замечательная мать, сударыня.
В устах сэра Остина слова эти означали, что он действительно ухаживает за нею.
– Какая жалость, – продолжал он, – что вы ею не стали.
– Вы так думаете? – спросила она смиренно.
– Мне бы хотелось, – снова заговорил он, – чтобы у вас была дочь.
– Вы что, сочли бы ее достойной Ричарда?
– Наши крови, сударыня, тогда бы слились воедино!
Леди стукнула зонтиком по носку.
– Но я ведь уже мать, – сказала она. – Ричард – это мой сын. Да! Ричард – это мой мальчик, – повторила она.
– Зовите его нашим сыном, сударыня, – любезно добавил сэр Остин и наклонил голову, готовясь услышать из ее уст слово, которое она, однако, решила то ли вообще не произносить, то ли отложить до другого раза. Взгляды их устремились на догоравший закат, и тогда сэр Остин сказал:
– Если вы не хотите произнести слово «наш», то я это сделаю сам. И коль скоро у вас есть, как и у меня, притязания на Ричарда, то я хочу рассказать вам, какой замысел у меня недавно возник.