Испытание „Словом…“

Воспринимал ли это место читатель XII века так же, как в XX веке его исследователи? Не знаю. Скорее всего, нет. И главная причина, что в этой фразе недвусмысленно указывается на положение досок именно внутри дома, а не вне его! Если принять слово «кнес» за сербскую форму слова «князь», как то предлагал ещё В.Н. Перетц, хотя бы потому, что именно в этой части «Слова…» много сербизмов, то решение задачи не вызывает особых затруднений.

В самом деле, кто может остаться без князя в случае его смерти? Государство? Правитель всегда найдётся. Дом? Место умершего заступит его наследник. Семья? Для неё он не князь, а отец, муж, сын или дед. И только в одном случае потеря оказывается действительно невосполнимой, столь тесно связанной именно с княжеским дворцом и бытом того времени, что умирающий имел право выразиться именно так, а не иначе. Этот исключительный случай касается личной, «младшей», княжеской дружины, с которой в те времена — в XI, а не в XII веке — князь переходил с одного княжения на другое. В древней Руси эта дружина носила собирательное имя «детьскы», то есть «младшая» в отличие от «старшей» дружины, состоявшей из бояр данной земли и города, «государственных мужей», которые представляли интересы коренного населения в княжеском совете.

«Кнес» оказался «князем». А как «детьскы» стали «досками»?

«Детьскы» писались через «ять». На изменение орфографии этого термина в тексте «Слова…» повлияли три обстоятельства: потеря перекладины у ять с превращением его в «ь», утрата второго «ь» как естественный результат сербского влияния, отмеченного филологами для всей фразы; последующая потеря при переписке выносного «т», писавшегося над строкой. Так в издании 1800 года оказалось слово «дьскы», истолкованное как «доски» живого русского языка.

Ничего особенного в таких изменениях не было. В древнерусских текстах подобные искажения встречаются повсеместно. Здесь действует комплекс причин: дефектность экземпляра, с которого переписывается текст, затертость букв у края листа, разрыв листа, пятна, наконец, специфика работы писцов в так называемых скрипториях, где размножались книги, и в первую очередь произведения светской литературы, пользовавшейся большим спросом. В последнем случае текст копировался сразу несколькими писцами, и не с листа оригинала, а с голоса чтеца. Таким образом, каждый из возникающих списков приобретал новые ошибки, как общие, зависящие от чтеца, от его внимательности и произношения, так и индивидуальные, определяемые внимательностью и грамотностью переписчика. Подобные искажения и привели некогда ясную фразу «уже дружина осталась без князя в моём златоверхом тереме» в нечто совершенно невозможное, закрыв путь к пониманию смысла и текста сна.

А дальнейшее его содержание было чрезвычайно важно.

13

После вступительной части, описывающей смерть князя, идёт изложение последующих событий. В них вводят нас фразы с начальным «уже»: князь умер и вот «уже детскы без кнеса…».

Дружина осиротела. Немолкнущее вороньё достаточно выразительно предвещает битвы, «которы», кровопролития, а их полёт к «синему морю» указывает, по-видимому, не на само море, а лишь на ориентир, равноценный понятию «юг», откуда грозит какая-то беда дому Святослава и где, кстати, расположен Переяславль, оплот Всеволода Ярославича с сыновьями.

Конечно, всё это не более как одно из возможных толкований испорченного в древности текста. Но текст этот связывал когда-то отправную точку сна с последующими событиями, представшими перед Святославом в образах и символах, объяснений которых вроде бы и нет в «Слове…». Проще всего было признать, что за шесть веков своего существования «Слово…» успело растерять многие свои части, тем более отрывки произведений Бояна, в том числе и продолжение вещего сна. А если всё-таки попытаться найти в «Слове…» отголоски сна? К тому же мы знаем, что произошло после смерти Святослава Ярославича и как это отразилось на судьбе его сыновей.

(7, 196) Так, можно было утверждать, что в вещем сне Святослава Ярославича нашла своё отражение битва на Нежатиной Ниве, её печальный итог и последствия развязанных междоусобиц, которые теперь будут полыхать пожарами на Русской земле долгие десятилетия.

Похоже, что продолжение сна уже было использовано в так называемом ответе бояр. Померкшее солнце, погасшие «багряные столпы» и «молодые месяцы» загадочного ответа никак не вписывались в реальность событий 1185 года. Самым странным было упоминание в конце имени Шарукана, возвращающего нас опять в XI век, к Святославу Ярославичу. Наконец, стоило обратить внимание, что за фразой «и ркоша бояре князю», отмечающей вроде бы начало речи бояр, следует знакомая конструкция с начальным «уже…», как бы продолжающая начатое перечисление:

уже доски без кнеса…
уже туга ум полонила…

В свою очередь, по конструкции и ритмике эти фразы соответствуют дальнейшим строфам:

уже снесеся хула на хвалу,
уже тресну нужда на волю,
уже връжеся дивъ на землю…