Испытание смертью

– Я слышал, ты и сам укокошил многих римлян, пока путешествовал по Италии.

– То было на войне, а это совсем другое дело!

– Не совсем, особенно доля жителей Метапонта или Форума Аннии.

Наконец последнюю лошадь опустили в трюм широкобортного грузового корабля, и последние стражи, которых я выставил вдоль берега, уже шли вброд к судам.

– Этот Красс, должно быть, очень богат, – задумчиво произнес Афиней.

– Почему ты это говоришь?

– Ну, понимаешь, обычно, когда подавляют восстание рабов, они казнят только его предводителей и им подобных, а остальных пленных возвращают хозяевам. Но шесть тысяч – это слишком много, чтобы всех распять на крестах, так что он, по-видимому, заплатил кучу денег многим хозяевам рабов в виде компенсации. Иначе они бы годами преследовали его в судах.

Мы отплыли с вечерним отливом. Ветер наполнил паруса, когда солнце опускалось за западный горизонт, как огромный красный огненный шар. Я стоял на палубе с Галлией и любовался закатом. Мы – я сам, Годарз, Галлия, Диана, Гафарн, Бирд и сын Спартака – плыли на корабле Афинея, а остальные на девяти других судах. Я беспокоился по поводу сицилийских пиратов, но Афиней уверил меня, что эти воды свободны от них: морские разбойники перегнали все свои корабли на север, чтобы перевозить римские войска из Греции в Брундизий, те самые войска, часть которых я громил на берегу несколько недель назад. Я попросил у Афинея бумагу для письма и сел сочинять послание отцу с рассказом о том, что со мной происходило в эти последние три года.

– Ты и обо мне упомянешь в своем письме? – спросила Галлия.

– Конечно.

– И что ты там обо мне напишешь?

Я улыбнулся.

– Что я никогда не понимал, какой пустой была моя жизнь до того, как ты ее заполнила.

Она покачала головой:

– Правду говори!

Я притянул ее к себе и поцеловал.

– А это и есть правда. Я без тебя ничто, я не желаю жить в мире, в котором тебя нет.

– Ты все такой же мечтатель, Пакор. Тебе бы следовало стать поэтом, а не воином.

– Возможно, теперь и стану, когда все сражения закончились, – я шлепнул ее пониже спины. – И еще кучей детишек обзаведусь.

Она вдруг стала серьезной:

– Думаешь, римляне про тебя забудут?

– Думаю, что римляне не посмеют сунуться в Пафрию. Если всего лишь горстка парфян три года разгуливала и буйствовала в их собственной родной стране, то что может с ними сделать целая армия и огромная империя?

Она улыбнулась:

– Ну, может, и так…

Путешествие наше протекало спокойно и даже приятно. Безусловно, оно было бесконечно более приятным, чем то, когда меня везли в Италию. Нам сопутствовала отличная погода и попутные ветры, хотя нескольких парфян донимала морская болезнь, а у лошадей случился понос, на что жаловалась команда корабля. Но их быстро вылечили, когда Годарз обнаружил, что животным дают двойную порцию сена – их перекармливали матросы. С этим быстро было покончено, и все неприятные побочные эффекты исчезли. Ни римлян, ни сицилийцев видно не было. Когда мы добрались до Сирии, нам потребовался целый день, чтобы выгрузить лошадей и снова приучить их к ходьбе по земле. Многодневное пребывание в стоячем и неподвижном положении ослабило мышцы и суставы их ног, и как только их извлекли из трюмов, то сразу загнали в воду, и каждый всадник заставлял своего коня часами ходить вброд. В ту ночь мы расположились лагерем на берегу и спали на песке, а корабли стояли невдалеке на якоре.

На следующий день мы распрощались с капитаном и его моряками. Годарз заплатил все, что мы были ему должны, и Афиней обнял меня своей могучей рукой за плечи.

– Если хочешь получить от меня добрый совет, мой юный принц, то я вот что тебе скажу: с нынешнего момента никуда больше из Парфии не уезжай. Ты привез с собой истинную красавицу, это точно, так что займись тем, чтобы сделать ее счастливой. И тогда у тебя все будет в порядке, – он вдруг стал очень серьезным. – Помни, что римляне больше всего похожи на злобную кобру. Не стоит с ними ссориться и враждовать.

– Я запомню твои слова, капитан, – но, говоря по правде, все, о чем я сейчас думал, так это о Хатре и о родителях.