Испытание верностью

Не повиноваться ему было невозможно. Любой мужчина, услыхав этот голос, опрометью кинулся бы на зов и припал к ногам красавицы и королевы, ни о чем другом не мечтая, как положить свое сердце у ее сверкающих туфелек.

Карл, однако же, был не любой и потому удержался. Скрипнул зубами, отступил еще на шаг и машинально сунул руки в карманы куртки.

А там, в правом кармане, очень кстати обнаружились солнечные очки Клауса.

Карл надел их и взглянул на Саддху сквозь толстые затемненные поляризованные, очень качественно обработанные и безумно дорогие стекла.

Саддха по-прежнему сверкала и переливалась, ее голос звучал так же повелительно, но Карл больше не ощущал ни жара, ни дрожи, ни смятения в мыслях.

– Здесь очень холодно, – сказал он спокойно, – давай спустимся вниз.

Саддха, несколько помедлив, величественно кивнула.

79

– Я не могу быть твоим мужем, Саддха. У меня уже есть невеста.

– Я знаю! – Саддха гордо вскинула голову. – Отец говорил мне, что в мыслях у тебя – другая женщина. А я ответила ему – если только в мыслях, то пусть. Я же буду у тебя здесь.

И Саддха положила узкую горячую ладонь ему на сердце.

Карл покачал головой и мягко отвел ее руку.

– Сними эти стекла! – потребовала Саддха. – Или ты боишься меня?

Карл тут же снял очки. Серые глаза, спокойные и непроницаемые, встретились с буйными и неистовыми черными.

– Отдай их мне! – потребовала Саддха, и Карл послушался. Саддха, сильно размахнувшись, тут же разбила их о ближайшую скалу.

– Вот так! Что ты теперь скажешь?

Карл вздохнул.

– Я не могу сказать тебе то, что ты хочешь услышать.

Саддха, задумавшись, закусила пухлую темно-алую, как пион, губку.

– Я не понимаю! Почему у такого, как ты, не может быть несколько жен? Возьми ее и меня! Возьми еще кого-нибудь, я не стану возражать! А я стану твоей любимой женой!

«Ну я и попал, – в смятении подумал Карл. – Похоже, у нее на все есть ответ».

– Конечно же, будет несправедливо, – продолжала Саддха, – если ты достанешься только одной женщине. И от тебя должно родиться много сыновей, таких же сильных, храбрых и красивых, как ты!

Пока Карл думал, что бы такого возразить убедительного (за последнее время он несколько подзабыл навыки безопасного поведения с молодыми влюбленными девицами), некая, небольшая, впрочем, часть его сознания разглядывала Саддху и слушала ее с сочувственным интересом и вниманием.

Она потрясающая девушка, бурная и непосредственная в своих чувствах, как стихия.

И она спасла тебе жизнь.

И вдобавок ты в двух шагах от цели, от величайшего открытия всей твоей жизни, а она, возможно, является ключом.

И она так разумно рассуждает…

– Все, – поинтересовался Карл у этой, впавшей в опасные разглагольствования части своего сознания, – или еще что скажешь?

Часть сознания развела руками – а что, разве сказанного не достаточно?

– Нет, – ответил Карл.

– Нет, – обратился он к Саддхе. – Прости меня, но это невозможно.

* * *

Ты все испортил. Ты глупец.

Может быть. Но таким уж я уродился и меняться не собираюсь.

– Добрый день, – услышал он голос Дэн-Ку.

Старец вышел из пещеры и присел на камень рядом с Карлом.

– Поговорим? – предложил Дэн-Ку, доставая трубку.

– О чем? – не глядя на него, спросил Карл.

– Ну, например, о том, зачем ты сюда пришел. О Шамбале.

– О Шамбале! – Карл вскочил. – О Шамбале! Вы действительно собираетесь говорить со мной о ней?!

– Ну да, а о чем же еще, – пожал плечами старец. – Я считаю, что ты это заслужил. И пока, – добавил он со значением, – я своего мнения о тебе не изменил…

Ты лучше сядь, – сказал старец, глядя снизу вверх на вытянувшегося в струну Карла, – это займет некоторое время.

80

В среду утром, когда Аделаида после тягостной, бессонной ночи явилась к заведующему отделением, тот сначала не узнал ее.

Вместо красивой, цветущей женщины со слегка припухшими, впрочем, от слез глазками и нежной бледностью на щеках к нему явилось растрепанное, непричесанное существо с запавшими, обведенными синюшной тенью глазами.

– Нет, сегодня не получится, – произнес заведующий, стараясь не смотреть на ее осунувшееся, обтянутое кожей, с торчащими скулами лицо, – сегодня у нас неоперационный день. Завтра, прямо с утра. Сегодня ничего не ешьте на ужин, а завтра – на завтрак.

Аделаида растянула бледные губы в усмешке (она и так ничего не ела уже сутки, мысль о еде была противна и вызывала спазм) и ушла.

Заведующий вздохнул с видимым облегчением – наконец-то он избавится от этой психованной особы! – и, вызвав дежурную медсестру с операционным листком на завтра, собственноручно вписал туда Аделаиду.

* * *

Протекла мутная, невнятная среда.

Аделаиду слегка мутило, скорее всего, от голода и волнения, но она снова отказалась от обеда (хотя был вполне съедобный гуляш с картошкой).

После обеда погода испортилась, подул северный ветер, из низких туч начал накрапывать дождь, а потом и вовсе полил как из ведра.

Из больничного парка смылись все больные, и даже врачи, выходившие на крыльцо покурить, делали это в куртках и плащах, накинутых на халаты, и гораздо быстрее, чем всегда.