Испытание воли. Повесть о Петре Лаврове

Теперь уже было ясно, что на поддержку цюрихских бакунистов рассчитывать не приходится. Программу «Вперед!», далекую от анархистских идей Бакунина, Сажин-Росс воспринял как совсем не революционную. Но если бы только Росс! Выяснялось, что многим цюрихским студентам программа эта показалась сухим теоретическим трактатом. Видимо, в самом деле ей не хватало страстности, категоричности — всего того, что свойственно натурам увлекающимся, молодым… В Цюрихе Лавров написал — в более категорических выражениях — второй вариант программы. Надеялся, что выправленный текст ее привлечет к журналу больше сторонников… В декабре устроили встречу: Лавров, Смирнов, Подолинский — с одной стороны, Росс и его друзья-бакунисты — с другой. Лавров заявил, что готов на дальнейшие коррективы в программе, по поставил условием: редактировать журнал будет он сам. Росс настаивал на разделении редакции между обеими сторонами. Разделить редакцию значило допустить Росса на роль второго редактора. Ну уж нет, на это Лавров согласиться не мог. Разошлись, никакого соглашения не достигнув…

Сейчас, в Париже, он принялся писать третий, окончательный вариант программы — уже без оглядки на предполагаемых союзников. А еще он должен был подготовить важнейшие статьи для первого тома «Вперед!».

Его пригласил к себе Вырубов. От имени Ивана Сергеевича Тургенева и от своего имени попросил рассказать им о планах будущего издания: слух о нем уже распространился. С Тургеневым еще в Петербурге Лавров был немпого знаком. Можно сказать, шапочно знаком.

Он пришел на улицу Изящных Искусств, и в роскошном кабинете, увешанном картинами, его принял Вырубов. В черной шелковой «профессорской» ермолке этот русский парижанин казался старше своих лет, но, как видно, этого и хотел: возраст придает солидности… Пришел Тургенев, седой и удивительно красивый; он был одет с величайшей аккуратностью, его белая сорочка была безукоризненно свежей. Расположились в креслах, Вырубов повел разговор.

Лавров охотно рассказал о программе журнала, о своих будущих сотрудниках, цюрихских студентах. В чем он видит свой нравственный долг? В том, чтобы оправдать доверие русской интеллигентной молодежи, ищущей путей к революции и пришедшей за советом к нему…

В светло-серых глазах Тургенева поблескивала явная заинтересованность. Он выразил желание съездить в Цюрих и поближе познакомиться с передовой русской молодежью. Он обдумывал новый роман.

Несколько дней спустя, когда Лавров уже готовился к отъезду, консьерж передал ему записку, оставленную Тургеневым: «Был у Вас, но, к сожалению, не застал Бас дома. До свидания в Цюрихе!»

Лавров покидал Париж. Квартиру оставлял Станкевичу. Оставлял вместе с мебелью, за которую Станкевич обязался в течение двух лет выплатить триста франков. Издателю революционного журнала никак нельзя было деньгами пренебрегать.

Из письма Подолинского он узнал, что получены деньги, собранные петербургским и киевским студенческими кружками, — более пяти тысяч франков. Из них две тысячи предстоит уплатить за типографию — наборные кассы, печатный станок и русский шрифт. Все это Линев уже мог приобрести в Женеве…

Вернувшись в Цюрих, Лавров написал 30 марта Вырубову: «Я поселился на горе, с которой очень красивый вид на озеро и дальние горы». В солнечные дни сверкали белизной снежные вершины с синими тенями. Ниже — зеленели луга и леса. Берег озера отражался в его спокойном зеркале. Воздух был чист и свеж.

Весеннее солнце слепило глаза, блестел подсохший гравий на тротуарах, вот-вот готовы были лопнуть почки ва деревьях, в окнах домов сияли вымытые стекла, переливаясь всеми цветами радуга…

Двухэтажный деревянный дом на склоне Цюрихберга, в предместье Флюнтерн, где он теперь жил, назывался Форстхауз (Дом лесничего), но был окружен не лесом, а виноградником. В этом же доме занял комнату и его молодой друг Валерьян Смирнов.

Линев привез из Женевы печатный станок и наборные кассы, их поставили в полутемном сарае возле Форстхауза. Вскоре, попутно осваивая типографскую работу, отпечатали программу журнала.

Листы программы, еще пахнущие типографской краской, раздавали студентам в Цюрихе. Ее посылали в Петербург и по многим другим адресам.

Текст программы гласил:

«Будущий строй русского общества, осуществлению которого мы решили содействовать, должен воплотить в дело потребности большинства, им самим сознанные и понятые. При малой грамотности и при неподготовленности большинства мы не можем обратиться прямо к нему с нашим словом. Мы обращаемся с ним к той доле цивилизованного русского меньшинства, которая понимает, что будущее принадлежит народу.

…Лишь уясняя народу его потребности и подготовляя его к самостоятельной и сознательной деятельности для достижения ясно понятых целей, можно считать себя действительно полезным участником в современной подготовке лучшей будущности России.

Лишь тогда, когда течение исторических событий укажет само минуту переворота и готовность к нему народа русского, можно считать себя вправе призвать народ к осуществлению этого переворота.