Испытание воли. Повесть о Петре Лаврове

Елене Андреевне Штакешпнейдер казалось, бедной, что, взявшись издавать зарубежный журнал, он подставляет голову под неизбежный удар со стороны царского правительства и, значит, приносит себя в жертву… Страхи свои она высказала в письме — нужно было убедить ее, что она ошибается! Ведь он просто не имел нравственного права отказаться от предложения издавать «Вперед!». «Хотя тогда (это было год тому назад), — признавался он в ответном письме, — я имел и личную жизнь, крепко сросшуюся со мною, хотя я знал, что много неприятностей, расстройств в этой жизни, и расстройств материальных, принесет мне решимость моя. Я чувствовал, что должен идти, и пошел не колеблясь». Надо же быть последовательным! Нельзя, написав «Исторические письма», напомнив другим об их общественном долге, самому отсиживаться в стороне!

«Между тем рухнуло у меня под ногами все, все, что составляло мою личную жизнь», — он этого не скрывал в письме. Но это не значило, что жизнь потеряла смысл. Остался перед ним его общественный долг…

В прошлом году Александр Криль сообщал о согласии Михайловского писать статьи для журнала «Вперед». Но вот пришло от Михайловского письмо — не из Петербурга, а из Вены, без оглядки на почтовую цензуру и совершенно откровенное.

Он утверждал в письме: «…Заграничный журнал, особенно теперь, должен быть, по моему мнению, блистателен или его вовсе не должно быть. Вы пользуетесь превосходной репутацией в известной части русского читающего общества, не говоря уже о том, что никакая партия не может отрицать Вашего таланта, глубокомыслия и обширности Ваших знаний. Это дает Вам положение очень выгодное, но и очень ответственное. Поставив неудачно на карту свою репутацию, Вы проиграете не только ее, а и много чужого имущества. И тогда жди опять времени и людей. Зная наличные силы литературы и зная, что из этих крохотных сил в заграничный журнал можно привлечь только ничтожную долю, и притом далеко не самых лучших, я относился к Вашему плану скептически. Однако свое согласие дал».

Теперь же он, выходит, передумал…

«Мало того, — писал он далее, — в горькую минуту, тянувшуюся, впрочем, не одну минуту, я решил было эмигрировать и пристроиться к Вам окончательно и бесповоротно. Мысль эту я бросил по многим причинам, из которых некоторые расскажу. Во-первых, вышеизложенное, т. е. бесполезность и пожалуй даже вредность такого поступка… Потом общие основания, по которым эмигрировать вообще не легко. Потом частности, вроде возмутительной истории Смирнова: жить в такой мерзости противно и, во всяком случае, для этого нет надобности уезжать из России, где эта мерзость не так больно и оскорбительно колет глаза. Потом чуть ли не самое важное. Мои литературные заметки создали мне положение… Ко мне лично и письменно обращаются молодые люди с изложением своих сомнений и за разрешением разных близких им вопросов. От этого положения я, во-первых, не откажусь ни за что в мире, а во-вторых, сомнения и вопросы таковы, что, поскольку я вообще могу помочь тут, я могу делать это в русском журнале, а поскольку не могу вообще — не могу и в заграничном. Я не революционер — всякому свое».

Значит, па Михайловского тоже не приходилось рассчитывать. Ну, бог с ним. Но почему революционный журнал должен быть «блистателен»? Он должен быть полезен! И разве он, Лавров, ставит па карту свою репутацию? Оставаясь искренним и честным, он никак не может ее запятнать!

Об этом он несколько сердито написал в ответном письме и отправил его па венский адрес. И уже думал, что Михайловский больше не откликнется, когда пришло второе письмо:

«Опять запаздываю ответом, многоуважаемый Петр Лаврович, потому что уезжал на несколько дней из Вены и Ваше письмо пришло без меня.

Между нами вышло маленькое недоразумение. Говоря, что заграничный журнал, и особенно теперь, должен быть блестящим или его вовсе не должно быть, я имел в виду блеск не в специально литературном отношении. Это, конечно, дело второстепенное, хоть и далеко не лишенное значения. Я говорил, что журнал должен быть блестящим по своему внутреннему достоинству. И если он таким не будет, он будет не только не полезен, будет вреден, потому что даст случай порадоваться или поскалить зубы одним и разочароваться Другим.

В этом смысле я и говорил о значении и ценности Вашей репутации. Какие у Вас данные, не считая Вашей высокоуважаемой личности в пользу того, что журнал будет действительно хорош? Наш посредник склонен смотреть на вещи в розовом свете».

Ну, возможно, Криль склонен видеть вещи в розовом свете, но видеть все в черном свете будет ли верней?

Михайловский сомневался, что Лавров найдет сотрудников в России:

«…Надеюсь, Вы не мечтаете направлять на путь истинный правительство. Остаются две цели: место, где можно вволю наплакаться и насмеяться, для одних и повелительное наклонение для других.