Испытание воли. Повесть о Петре Лаврове

Мы не верим ни в возможность, ни в необходимость такой революции, какой вы ждете, Никогда еще в истории не бывало примера, чтобы революция начиналась ясно, сознательно, «научно»…

Может ли пропаганда образовать хотя бы самое ничтожное революционное меньшинство в народе? Нет, для этого она совершенно бессильна. Прежде всего скажу, что «социалист» еще не значит «революционер», но положим, что каждый социалист — революционер. Спрашивается, много ли мы можем напропагандировать coциалистов? Об этом смешно и спрашивать! Ведь нас ничтожная горсточка…»

Кравчинский ожидал, что вот пройдет в Петербурге большой судебный процесс по делу арестованных пропагандистов и раскроет всем глаза на бесполезность пропаганды в народе и на необходимость перейти к бунту, «Ведь это правительство только сдуру так перепугалось На самом деле мы ничего страшного не сделали. Мы оставили после себя несколько десятков пропагандистов из народа, вот и вся непосредственная польза, которую мел принесли!.. Поэтому всем живым людям, которым дорого дело, а не «спасение души», т. е. удовлетворений разным своим нравственным потребностям, придется либо сложить руки, либо выбрать другой путь». Какой? «…более смелый, более решительный, т. е. путь прямого бунта».

Что на это ответишь?

Лаврова не убедили слова Кравчинского о бесполезности пропаганды в народе, бесполезности убеждающего слова, но особенно задело в письме утверждение, что у него «революционного инстинкта нет». Мог ли он доказать обратное? И возможно ли вообще доказать присутствие в ком бы то ни было такого качества, как революционный инстинкт?

Время покажет, на чьей стороне правда и чей путь вернее ведет к цели…

Он получил только что напечатанный в Женеве первый том первого собрания сочинений Герцена. Подумал: наконец-то, давно пора! Но прочел предисловие — и возмутился.

Предисловие было напечатано без подписи, но можно было не сомневаться: его написал Вырубов. Это ведь он подготовил том к печати. Вырубов без тени сомнения утверждал, будто покойный Герцен «пе был вовсе политическим человеком» и «не дотрагивался до формы правления». Да читал ли Вырубов Герцена с должным вниманием или только перелистывал небрежно?

А ведь кто-то может прочесть предисловие и поверить — авторитетному тону и якобы авторитетному свидетельству!

Надо написать и в ближайших номерах «Вперед!» напечатать статью с иной характеристикой великого Герцена — показать, кем он на самом деле был. «Он выступил передовым политическим мыслителем среди полного заглушения политической мысли», и в доказательство Лавров привел длинный ряд цитат из книг и статей Герцена.

Последняя цитата в этом ряду была ему особенно по душе — слова Герцена собеседнику, что всякий человек моягет «быть незаменимой действительностью», й далее:

«Теперь вы понимаете, от чего и от кого зависит будущность людей, народов?

— От кого?

— Как от кого?.. Да от НАС С ВАМИ, например. Как же после этого нам сложить руки!»

Осень была на исходе, шли холодные дожди. Однажды вечером заехал в редакцию Врублевский. За дружеским разговором у пылающего камина просидел час или полтора. Вспоминал разные эпизоды из своей жизни. Рассказал историю одновременно смешную и печальную: когда в газетах было пропечатано, что Врублевский стал в Париже генералом, знакомые его матери в Белостоке приходили к ней поздравлять: как же, ее сын получил такой важный чин, и притом за границей, да еще в Париже! Зато когда узнали, что представляет собою Коммуна, мать Врублевского не могла даже показаться в так называемом обществе…

Он пригласил всех сотрудников редакции, в первую очередь «пана полковника», то есть Лаврова, на собрание, назначенное на 4 декабря в таверне «Белая лошадь», в лондонском районе Холборн. Оно посвящалось 45-й годовщине польского восстания 1830 года.

Накануне собрания Лаврову прислал записку Маркс — извещал, что по болезни не сможет прийти — в такую погоду его особенно мучает бронхит…

Вечером 4-го почти все сотрудники редакции «Вперед!» прибыли в «Белую лошадь». Там собралось человек пятьдесят. Большей частью, разумеется, поляки. Пришло также несколько чехов, немцев, сербов, один француз. Сначала была «коляция», то есть ужин, пили пиво, но некоторые гости время от времени ускользали по лесенке вниз, в подвальчик, где можно было выпить и кое-что покрепче. Наконец поднялся Врублевский и открыл собрание.

Он прочел приветственные письма от Маркса и Энгельса, произнес короткую речь по-французски. В речи своей он отметил, между прочим, значение социально-революционной партии в России:

— Одна эта партия имеет силу, потому что она одна имеет самоотверженных приверженцев, одна имеет нравственные, благородные цели… Польский народ и русский народ должны восстать вместе, как наши отцы говорили, «за нашу и вашу свободу»!

Он еще говорил по-польски. Воодушевляясь, он становился красив, несмотря на заметные оспины на лице.