Испытание воли. Повесть о Петре Лаврове

Огорчало не только нездоровье Лопатина — это пройдет! Огорчало, что ради хлеба насущного Лопатин занят ныне почти исключительно переводами с иностранных языков и не находит дела более значительного себе по плечу. «Ваша обязанность, во имя Вашего таланта, Вашего характера, Вашей личности вообще, быть в первых рядах деятелей, — написал ему Лавров. — …Терять время на второстепенные дела, когда есть исторические, — непростительно».

Но и самому некуда было деваться от второстепенных дел.

Вот ныне редакцию «Вперед!» нужда заставляла перебраться в более дешевый дом по соседству, и он опять вспомнил о своей мебели, оставленной в Париже, в квартире на Шоссе д'Антэн. Эта мебель так пригодилась б для нового дома, избавила бы редакцию от дополнительных затрат. Кроме того, с этой мебелью у него были связаны воспоминания об Анне Чаплицкой…

Пришлось письменно просить Лопатина, чтобы зашел на Шоссе д'Антэн к Станкевичу.

Лопатин рассказал в ответном письме, что Станкевич ему заявил: «Дайте мне адрес Петра Лавровича, я сам напишу ему… Он смотрит на дело исключительно со своей стороны и не хочет взглянуть на него с моей Пока мы не столкуемся между собою, я не могу выдать вам ничего». Попросту говоря, он не хотел возвращать мебель. И платить за нее не хотел. «Я вручил ему Ваш адрес (которым он, конечно, никогда не воспользуется) и откланялся, — написал Лопатин. — Мебель Вашу видев_: она в превосходном состоянии: ни одного пятнышка ни на столе, ни на зеленой обивке дивана…»

На эту мебель пришлось махнуть рукой.

Никак не удавалось выкроить время, чтобы съездить па другой конец огромного Лондона, в Гринвич, где ныне поселился старый Огарев. Чтобы добраться в омнибусах из Холловэя в Гринвич и вернуться обратно, потратить нужно было несколько часов, а свободных дней у редактора газеты «Вперед!» не было.

Наконец он как-то в субботу выбрался в Гринвич.

Он нашел маленький коттедж с известным ему номером, постучал у входа дверным молотком. Ему открыла незнакомая женщина, с виду лет примерно сорока пяти, и провела в кабинет. Огарев поднялся навстречу, протянул слабую руку. Они уселись в креслах, и Лавров окинул взглядом стены, увешанные портретами, акварельными миниатюрами, дагерротипами. Множество лиц напоминало об ушедшей эпохе, почти никого из них уже не было в живых, и Лавров подумал, как печально жить старику среди этих портретов.

Конечно, висел на стене и портрет Герцена. И вспомнился Лаврову другой портрет Герцена, конфискованный полицией девять лет назад — в его прежнем кабинете с окнами на Фурштатскую…

Огарев сказал, что его почти всегда можно застать дома. Болезнь не позволяет ему надолго отлучаться. Его опекает, спасибо ей, добрая подруга, англичанка, единственный близкий человек — это она открыла дверь, когда Лавров постучался у входа. Ради нее Огарев поселился теперь в Англии.

Вспомнилось, как в прошлом году российские газеты напечатали грозное обращение к девятнадцати подданным империи, незаконно проживающим за границей, в том числе Бакунину, Огареву, Лаврову, Лопатину, Ткачeвy, Смирнову, Сашину. Им официально объявлялось, что в течение шести месяцев они обязаны вернуться, а противном случае пусть пеняют на себя: придется отвечать по всей строгости законов. Но можно было не сомневаться, что если они подчинятся и вернутся, то с ними также церемониться не будут и отправят на жительство куда-нибудь в глушь, под полицейский надзор, Поэтому угрожающий газетный окрик не подействовал…

Лавров сказал, что будет очень рад, если Огарев сочтет для себя возможным сотрудничать в газете «Вперед!». Старый поэт не только согласился, но прямо-таки воспрянул духом. Видно было, что он чрезвычайно утешен таким предложением…

К вечеру Лавров вернулся к себе в Холловэй.

На другой день получил письмо:

«Истинное спасибо Вам за посещение, Лавров. Оно мне снова дает надежды на деятельность. Тотчас после Вашего посещения, кажется, совладал с поэмкой, которую Вам и посылаю. Если думаете, что можно напечатать, напечатайте…

Ваш новый старый друг Огарев»,

Читая новые стихи Огарева, Лавров вдруг сам загорелся желанием написать что-то важное и насущное в стихотворной форме.

Он сочинил «Новую песню», Показать товарищам по редакции свое стихотворение стеснялся. Поэтому придумал такой ход: послал его Лопатину и в сопроводительном письме попросил: «…откройте прилагаемый листок спишите, что там заключается, и пришлите мне как бы полученное Вами от лица, требовавшего безусловного молчания, для «Вперед!». Пришлите в письме, которое можно было бы в случае чего показать другим. Вещь недостаточно удовлетворительная, чтобы сознаться…»

На прилагаемом листке Лопатин мог прочесть эту вещь — «Новую песню» Лаврова, чье имя, как автора стихотворения, должно было остаться тайной. Начиналась «Новая песня» так:

Отречемся от старого мира!

Отряхнем его прах с наших ног!

Нам враждебны златые кумиры;

Ненавистен нам царский чертог.

А в конце рефреном звучали строки: