Испытание временем

Проклятый город! В каждом квартале, почти у каждого двора — столики с провизией: селедки, разрезанные на куски, арбузы и дыни ломтиками, хлеб ситный, ржаной, «докторский», на редкость пропеченный, с ярлыком на блестящей поверхности… В чанах варится кукуруза, и запах ее стоит над улицей… Все это дешево, почти даром.. За три копейки можно наесться до отвала. Насытиться на три дня… И хлеб, и селедка, и арбуз — высшего качества! Одуряющий запах орехов смешивается с ароматом жареной рыбы. На другом углу дымящиеся щи и тушеная капуста безраздельно господствуют надо всем…

Погодите! У него были деньги! Мать сунула ему на прощанье три рубля. Они должны быть где-то в кармане… Как это он мог забыть о них? Они лежали в маленьком бархатном кошельке… Видали такую память? Забыть о целом состоянии!.. Не нужно только торопиться, такую вещь, как деньги, нельзя искать с кондачка. Ощупать все уголки одежды, подкладку, рукава. Засунуть руки поглубже… Есть ради чего потрудиться…

В карманах — ничего, кроме записной книжки и носового платка.

Странно! Они потеряны… Во время сна кошелек мог выпасть из кармана и остался на полу… Исухеру Броуну повезло. Не сходить ли ему к фруктовщику, извиниться за беспокойство, поднять кошелек и уйти?.. Нет, нет, ни за что!.. Лучше потерпеть… Не может же так продолжаться вечно… Выход будет найден… Ему всего лишь нужны пока три копейки. Копейка на хлеб, копейка на селедку и копейка на ломтик арбуза…

Снова потянулись нарядные магазины, рестораны, булочные и паштетные… Неужели он обошел весь город и вернулся в центр?.. Что ж, легче переносить вид яств за стеклом, чем открытые столики с кукурузой и селедкой.

А не дать ли волю фантазии, устремиться к этой снеди за стеклами и пожирать ее глазами?.. Отец свидетельствовал как очевидец, что в одном таком случае окружающие наблюдали, как пища на блюдах заметно убывала… Голодный насыщался непостижимыми путями. Вот он погружает зубы в жирную селедку и глотает хлеб большими кусками. Там, где недавно ощущалась тошнота, ложатся пережеванные куски мяса и паштета… Он жадно ест арбуз, облизывается и глотает сладкий сок… Черные косточки падают на его тужурку, на брюки, ботинки… Однако надо торопиться, впереди еще много дела… Противная слюна, она подступает к горлу, он задохнется, если не выплюнет ее.

Когда же этому будет конец: есть! есть! есть! — и ничего другого! Может быть, попросить? Хотя бы только хлеба? Евреи не дадут умереть своему человеку… Как вы думаете, Роза? Что же вы молчите? Осуждаете? Воображение его ослабело, оно не удерживает больше облика девушки. Лицо ее вспыхивает и гаснет, как падающая звезда…

Три копейки! Смешно подумать! Если хорошенько оглядеться, они под ногами найдутся… Пять минут, ни одной секунды больше — и у него будут эти деньги… Внимание! Один взгляд направо, другой налево… Не надо унывать, у него еще три минуты… «Три копейки сюда, три копейки сюда, три копейки скорей!..»

Какие хвастуны эти извозчики! Весь с иголочки, шляпа с пером, едет и знай покрикивает… На козлах еще туда-сюда, не разглядишь, а спустится на землю — чучело гороховое. Разговаривает басом, скупо, больше качает головой и важно поджимает губы… Крикнет кто-нибудь: «Ванько!» — и вся спесь с него слетит…

Удивительный город! Никто здесь, очевидно, не теряет денег. А может быть, прошел уже такой же неудачник и всю монету подобрал?..

Богатые дома с витринами отступили, на свет выползли лачужки, вонючие переулки и темные своды подворотен. В глубине двора по обеим сторонам помойной ямы тянулись двухэтажные коридоры со множеством дверей. Улицы, широкие, пустынные, с развороченной мостовой, упирались в море, стиснутые доком и волнорезом…

Счастье может прийти и через газету. У каждой редакции — он видел — толпятся люди. Мало ли миллионеров разыскивают своих наследников… У вывешенной газеты — толпа, всякий интересуется: не его ли ищут?.. Надо взять себе за правило просматривать газету…

Солнце перекатилось через город и снизилось в степи, на краю горизонта.

Шимшон стоит перед дверьми бильярдной с тайной надеждой найти здесь ночлег. Служитель слушает его, мягко треплет по плечу и рассказывает о своем сыне Ванюшке; руки его дрожат. Он набожно крестится, клянется, что ничем не прогневил бога, не за что его наказывать, лишать единственной радости… Они долго беседуют под треск шаров и резкие выкрики игроков.

Чувство голода исчезло, Шимшону легко и радостно. Он сравнивает служителя с Исухером Броуном и мысленно возвышает христианина над евреем.

В бильярдной зажгли висячую лампу с абажуром, и солнечный диск упал на сукно. В углах застоялся мрак, и суровые тени заходили по стенам. Люди с длинными палками охотились за блестящими шарами, прицеливались в них, точно из ружья, и играли ими, как дети. Шары катились по зеленому полю, словно по траве, мягко ударяясь о борта, ловко вывертывались из-под ударов и тяжело падали в плетеные мешочки.