Испытания

Немецкий пулеметчик хлестнул очередью по бегущим, и один из них упал.

«Неужели Павел?» — подумал Орлов.

Вслед за первым упали еще трое. Орлов взглянул в сторону противника. Очевидно, у немцев не возникло сомнения в бегстве разведчиков. Орлов увидел, что из траншей выскакивают неотчетливо видимые в дыму и тумане фигуры, раздвигают вставные козлы, открывая проходы в проволоке.

— Удастся наш план! Еще несколько секунд потерпим! — с усмешкой прошептал Орлов.

Он усмехнулся, морщась точно от боли. Усмехнулся бессознательно — отраженной напряженной улыбкой Гориева.

И раздельно, свежим напряженным голосом, также бессознательно подражая Гориеву, Дмитрий Орлов выкрикнул слова, которые перед лицом смерти были единственно возможными:

— За Родину!

Отряд бросился врукопашную, смешался с рядами немецких солдат, и звуки этой битвы были страшней, чем рев и визг смолкшей артиллерийской подготовки. Странное острое беспокойство пригвоздило Орлова к месту. Разум или, быть может, особый, уже разбуженный в нем инстинкт командира заставил его склониться над рацией.

— Надо связаться с Ореховым!

Стараясь, чтобы движения его были неторопливы, Дмитрий откинул переднюю стенку передатчика, надел наушники. Близкие крики стали глуше, но не было той живой звуковой ниточки, протянутой издалека, по которой еще школьником Дима добирался за моря и океаны. Пальцы Орлова привычно, почти машинально искали повреждение. Гулкая живая ниточка вдруг появилась.

— Кама! Кама! Я — Иртыш! Противник пошел в контратаку… Отбиваемся… — говорил Орлов. Он приподнялся, быстро огляделся и снова прилег, почти упал головой на передатчик. Его интуиция командира оправдалась. Группу бойцов, в центре которой он находился, немцы окружили узким кольцом.

— Огонь по восьмому квадрату! — крикнул в микрофон Орлов. — Огонь на меня!..

…Зина лежала около черного продымленного куста на левом фланге и несколько позади отряда. Когда раздались первые разрывы мин и снарядов, слезы выступили на глазах девушки. Она досадливо вытерла все лицо широким пестрым рукавом куртки. Ей и в голову не приходило плакать! Но при каждом близком взрыве глаза застилало слезами. Слезы уже бежали по щекам, и Зина чувствовала, как непреодолимое рыдание рвется из горла, словно взрывы рождали эхо в ее груди, страшное эхо, сотрясающее все ее тело.

Не в силах сдержать рыданий, девушка прижалась лбом к черной траве. Кто-то потянул ее за рукав. Она оторвала от земли мокрое лицо и увидела оскаленный рот и мутные глаза бойца, имени которого она не могла вспомнить.

— Драпать надо, братишка! — кричал он хрипло.

— Ты ранен? — быстро спросила Зина.

— Зачем ранен? Не ранен я, — забормотал боец. — Взводный ранен, Орлов теперь вместо него. Драпать надо… Куда ты?..

Он удержал девушку за рукав и, скаля зубы, зашипел со злобой:

— Куда ты, сука?! Его-то найдется кому вынести, а меня некому, некому!.. Меня вынесешь, сука!

Зине показалось, что боец бредит, просто бредит, как самый обыкновенный горячечный больной. Настойчиво высвобождаясь из его цепких рук, девушка проговорила с неожиданным для нее самой профессиональным спокойствием, так, как будто находилась в госпитале, у койки тяжелобольного:

— Да ты не волнуйся, голубчик. Ты лучше лежи, и все будет в порядке. Тебя не ранят, и командир взвода не ранен и не уйдет с поля боя, если даже ранен! — Она говорила то, что подсказывала сестринская привычка и профессиональная гордость и, безусловно, верила в свои слова.

— Не уйдет с поля боя! — усмехнулся боец (нет, пожалуй, он не был в горячечном бреду: он вполне осмысленно отвечал Зине). — Видали мы, как не уходили! Сам сбежит, если не вынесут! В госпиталь ляжет! К жене своей, к Беллочке своей, на побывку съездит!.. Драпать надо, бабонька!

Он все так же крепко держал Зину за рукав.

И, стараясь высвободиться, беспомощно озираясь вокруг, Зина увидела бегущих с поля боя разведчиков.

Приказ Орлова, девять фамилий, переданных по цепи, не достиг группы бойцов, в которой была Зина. Взволнованные глаза девушки видели нескольких трусов, которые удирали от смерти. Среди них был и Гориев. Он бежал, пригибаясь, петляя, точно заяц, настигаемый собаками.

Зине показалось, что ее глаза встретились на мгновение с глазами Павла. Она не знала, что выразил ее взгляд. Презрение? Крайнее удивление? Стыд за человека? Или жалость к нему?

А на его лице, как будто мелькнула знакомая Зине улыбка, похожая на болезненную гримасу.

Зина резко рванулась вперед — так, что у цеплявшегося за нее остались в кулаке пестрые лоскуты ее маскировочной куртки. Девушка стремительно ползла вперед, словно надеясь все-таки добраться до своего Павла Гориева, лежащего где-то там смелого раненого командира.

— Сестрица!

Разведчик, который громко звал ее, был ранен в бедро.

Зина обхватила его за талию и поволокла на себе в сторону бьющего в глаза широкого рассвета. За неуловимой чертой, где артиллерийский огонь казался не таким уж опасным, девушка перевязала раненого, оставила его в лощине, на островке травы, не тронутой дымом, травы, розовой в лучах рассвета, и поползла обратно.