Испытания

Конечно, была у директора института возможность организовать работу по проектированию маленького автомобиля и без санкции министерства. Игорь Владимирович мог, например, предложить разным отделам и лабораториям проектирование агрегатов будущего автомобиля, двигателя и даже кузова в виде исследовательских работ, а корректирование всей разработки поручить Яковлеву. Собственно, в идеале работа главного конструктора автомобиля и должна сводиться к подобной корректировке. Но Игорь Владимирович не хотел никаких компромиссных решений. Он знал, что при таком «рассеянном» методе проектирования работа затянется, может быть, на долгие годы, и кроме того, в результате работы все равно не появится новый автомобиль, — та кипа чертежей, которые выдадут разные отделы института, не будет единым проектом, как их ни корректируй в процессе разработки. Эти чертежи нельзя будет передать в опытные мастерские: хотя, возможно, любой отдельный агрегат и выйдет добротным и современным, но автомобиля из них не получится, потому что автомобиль — это не просто соединение отдельных, пусть даже самых совершенных, агрегатов. Автомобиль — как живой организм, который состоит из тысяч разных клеточек: каждая из них нежизнеспособна в отдельности, но все вместе эти клетки образуют совершенное и нерасторжимое единство — например, лошадь, — единство, которое может приспосабливаться к самым жестким условиям, выносить перегрузки и, самое главное, точно соответствовать своей функции. Современный металлический конь человека — тоже нерасторжимое единство своих частей, и главное в этих частях — не просто их совершенство, а способность к взаимодействию и взаимодополнению.

Все это Игорь Владимирович не просто предвидел, это было знанием, вошедшим в кровь. А этот автомобиль он хотел увидеть живым и удачливым, именно удачливым, потому что автомобили, как люди, имеют свою судьбу. И он не хотел никаких полулегальных проектов, — только энтузиазм и вера конструктора рождает удачные и по-настоящему новые автомобили. У него были такие конструкторы, он вырастил их сам, и у этих конструкторов были идеи, и вера, и страсть. Теперь нужно было дать им возможность работать в полную силу, дать самостоятельность. Только это и требовалось от него, Игоря Владимировича Владимирова, директора института…

Он взглянул на часы и встал из-за стола. Рабочий день кончился. И настроение у Игоря Владимировича, кажется, выровнялось, и боль отпустила.

Он вышел в приемную. Секретарша Ксения Ивановна уже зачехлила пишущую машинку, подкрасила губы и теперь собирала объемистую сумку; увлекшись своим занятием, она не заметила директора. Игорь Владимирович секунду наблюдал мелкие суетливые движения пожилой, но все еще молодящейся женщины. Мелькнула мысль, что Ксения Ивановна — расторопный, ничего не упускающий секретарь, а вот за простым делом суетится, как на пожаре. Игорь Владимирович попрощался. Ксения Ивановна испуганно вскинула глаза, узнала и успокоилась.

— Всего доброго, Игорь Владимирович. Вот закопалась, ключей от дома не найду, на обед ходила — еще были.

— Ну, раз были, то найдутся, — ответил Игорь Владимирович и направился к двери.

— Вот же они!.. На утро ничего срочного нет? — спросила вдогонку секретарша.

— А что, вы хотели с утра задержаться? — обернулся Игорь Владимирович. — Если нужно, пожалуйста.

— Нет, нет, это я так, на всякий случай.

— Ну, тогда утром и посмотрим. До свиданья, — Игорь Владимирович вышел в коридор. Вообще-то утром ему нужно было связаться с Москвой, разыскать в министерстве Аванесова, но он намеренно не сказал об этом Ксении Ивановне, потому что давно взял себе за правило никогда не отдавать даже самых мелких распоряжений на ходу, тем более таких, исполнение которых не требуется немедленно. Сказал бы он о звонке в Москву, и, может быть, висело бы это над Ксенией весь вечер. Человек, считал Игорь Владимирович, должен оставлять работу на работе, если, конечно, способен на это. Он даже завидовал иногда тем, у кого так получалось. Игорю Владимировичу никогда не удавалось полностью отключиться от мыслей о работе, да и не было, пожалуй, в его жизни ничего более значимого. Может быть, поэтому жизнь казалась сплошной работой, но печалило иное: работа эта не имела осязаемых результатов. Не мог конструктор Владимиров назвать ни одной марки своей машины. Во многих проектах была доля его участия, но участия косвенного, не дававшего ощущения полноты самоосуществления и удовлетворенности.