Исследование Апокалипсиса

Предощущение смерти, связанные с ней бессознательные переживания всегда были переплетены с чувством вины, которое, возможно, зародилось у тела умершего любимого и породило первые религиозные требования. Иудаизм, а затем и христианство стали интенсивно разрабатывать это чувство в своих интересах, но, пользуясь достижениями уже предыдущих религий, попытались (и отнюдь не безуспешно) перенести его на божественных персонажей. Это перед ними теперь виноват человек, поскольку посмел ослушаться их, не всегда следовал их советам и указаниям, проявлял своеволие и, что очень важно, твердость в вере, а иногда вообще кощунственно отступал от единственно возможного творца. Эта мысль в Апокалипсисе проводится очень четко, от первых до последних строк, но при этом в нем нет ни малейшего отвращения перед пролитием крови. Напротив, в книге сохранено вполне первобытное отношение к убийству как способу решения витальных проблем. Но здесь надо иметь в виду один существенный момент: в Откровении убивают не люди, а боги. Это уже совсем другое дело, боги не нуждаются в оправдании, им не присуще чувство вины и они ни перед кем не отчитываются, даже если и убивают.

В этом аспекте отношение к смерти в Откровении можно назвать некрофильским, ибо оно представлено в форме влечения к ней, в чрезвычайно ярких образах и символах, среди них «всадник, которому имя «смерть», ставший, видимо, навеки олицетворением небытия. Упиваясь описанием последнего, мифотворец, как можно предположить, узнает о нем все больше и больше, поскольку психологически соучаствует в его сотворении. Он познает не только смерть, но и жизнь, ее особенности, он воочию убеждается в том, чем они отделены друг от друга.

Христос, каким он представляется в священных текстах, и особенно в евангелиях, стремился сформировать у людей определенные духовные (религиозные) и этические потребности, причем не путем насилия, а убеждения, любви, прощения, личным примером. В человеке должен был образоваться некий духовный и нравственный критерий, который направлял бы его жизнь и отдельные поступки. К созданию потребности вести себя определенным образом Апокалипсис подходит принципиально иначе; путем запугивания, чаще очень грубого и ничем не прикрытого. Между тем насильственное подчинение даже добродетели не представляет собой этической ценности, поскольку это должно быть внутренней потребностью личности. Она должна нести ответственность за свое бытие — именно бытие, а не только за отдельные поступки. Иными словами, она обязана выступать в качестве собственного судьи, она в ответе за то, выполняется ли ею ее предназначение. Для этого, конечно, нужно не только мужество, но и осознание своей роли в своей же судьбе, умение преодолевать страхи и находить их источники.

Страх, который могут породить ужасы Апокалипсиса, не вызывает у его создателей каких-либо отрицательных эмоций, тем более что обещается новый Иерусалим, «сходящий от Бога с неба». Но, конечно, отнюдь не только поэтому, поскольку страх, как и агрессия, привычное явление для мира, признанный и универсальный способ решения не только витальных, но и повседневных проблем. Люди только делают вид, что порицают кровавое насилие, но в глубине души знают, что без этого никак не обойтись, хотя бы потому, что небытие всегда устрашает людей и заставляет подчиниться. К нему с древнейших времен выработано амбивалентное отношение тяготения — отвергания, что, конечно, довольно редко осознается. Такое же отношение торжествует в Откровении: с одной стороны, происходит массовое уничтожение людей, а с другой — обещается, что смерть будет преодолена. Вместе с тем относительно небесного Иерусалима, преподанного в книге как некое весьма отдаленное человеческое будущее, не акцентируется внимание на том, что оно наступит только после смерти всех людей или является царством смерти. Более того, будущее в видениях Иоанна представлено как то место, где «смерти не будет уже», где «смерть и ад повержены в озеро огненное». Однако перед этим содержится следующее утверждение: «Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим, был каждый по делам своим» (Откр., 20:13).

Напрашивается вывод, что новый счастливый мир возможен лишь после смерти, причем в нем уже не будет второй смерти. Все последующее богословие понимало это именно так. Из этого следует, что человеческой жизни на земле уже не будет. Именно такой вывод вытекает из видения Иоанна, который увидел «новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет» (21:1).