Исследования истерии

Вот теперь все было ясно. Труды аналитика были щедро вознаграждены: идеи «защиты» невыносимого представления, возникновения истерического симптома за счет конверсии психического возбуждения в телесное, формирования обособленной части психики волевым актом, подталкивающим к защите, – все это предстало передо мной в тот миг с предельной ясностью. Все произошло именно так, и никак иначе. Эта девушка прониклась нежным чувством к своему зятю, против сознательного восприятия которого восставало все ее нравственное существо. Ей удалось избавиться от мучительной мысли о том, что она влюблена в мужа собственной сестры, ценою физических болей, а в те мгновения, когда эта мысль неотвязно преследовала ее (во время прогулки с ним, тем утром, когда она грезила на холме, в купальне, перед кроватью сестры), за счет конверсии возникали физические боли. К тому времени, когда я взялся за ее лечение, обособление связанных с этой влюбленностью представлений от ее сознания уже произошло; в противном случае она никогда не согласилась бы на подобное лечение; ее упорное сопротивление воспроизведению травматических эпизодов действительно соответствовало той энергии, с которой невыносимое представление было вытеснено из этой ассоциации.

Однако терапевту поначалу пришлось несладко. Повторное восприятие вытесненного представления ошеломило бедняжку. Когда я подвел всему итог, сухо заметив: «Стало быть, вы были давно влюблены в вашего зятя», – она громко вскрикнула. Она пожаловалась на ужасные боли, мгновенно возникшие у нее, она еще предпринимала отчаянные попытки отбиться от правды: это неправда, это я ей внушил, этого не может быть, на такую подлость она не способна, этого она себе никогда бы не простила. Доказать ей, что ее собственные рассказы не допускают иного толкования, было нетрудно, но прежде чем все мои увещевания, попытки объяснить, что мы не несем ответственности за свои чувства, и само ее поведение, ее заболевание красноречиво свидетельствует об ее нравственности, – так вот, прежде чем эти самые увещевания возымели над ней действие, прошло немало времени.

Теперь для того, чтобы успокоить пациентку, одного способа было недостаточно. Поначалу я собирался предоставить ей возможность избавиться от накопившегося за долгое время возбуждения посредством «отреагирования». Мы стали беседовать о том, какое впечатление произвел на нее зять при первом знакомстве, как она прониклась к нему симпатией, которая оставалась бессознательной. Ей припомнились все те незначительные предзнаменования и предчувствия, которым уже созревшая страсть задним числом придает столь большое значение. Впервые явившись к ним в дом, он принял ее за невесту, которую ему прочили, и поклонился сначала ей, а потом уже невзрачной старшей сестре. Однажды вечером они столь оживленно беседовали и, казалось, так хорошо понимали друг друга, что настоящая невеста прервала их полусерьезным замечанием: «Вы и впрямь прекрасно подошли бы друг другу». В другой раз на светском рауте, где еще никто не знал о помолвке, зашла речь об этом молодом человек, и некая дама указала на один изъян в его внешности, который она сочла признаком ювенильной остеопатии. Невеста осталась невозмутимой, а Элизабет вскочила и принялась пылко уверять, что у ее будущего зятя стройная осанка, хотя потом сама не могла понять, отчего так горячилась. Пока мы разбирали все эти воспоминания, Элизабет поняла, что нежное чувство к зятю уже давно дремало в ее душе, возможно, с тех самых пор, как они познакомились, и все это время таилось под маской дружеской симпатии, за которую выдавало его присущее ей чувство семейственности.

Это отреагирование, несомненно, пошло ей на пользу; но еще большее облегчение могло принести ей мое дружеское вмешательство в ее нынешние дела. С этой целью я постарался встретиться для разговора с госпожой фон Р., которая оказалась дамой отзывчивой и чуткой, хотя и удрученной постигшим ее несчастьем. От нее я узнал о том, что при ближайшем рассмотрении обвинение в грубом шантаже, предъявленное вдовцу старшим зятем и больно уязвившее Элизабет, оказалось необоснованным. Молодой человек ничем не омрачил свою репутацию; столь неприятный с виду инцидент вызван был всего лишь недоразумением, ибо нетрудно понять, что купец, для которого деньги являются рабочим инструментом, привык дорожить ими больше, чем чиновник. Я попросил мать Элизабет впредь разъяснять дочери все, что та пожелает узнать, и впоследствии всегда проявлять готовность выслушать ее признания, на которую она наверняка привыкла рассчитывать за время общения со мной.