Иссык-Кульский эпизод

 Исподволь я оглянулся в сторону соседнего «купе». Коллектор, перехватив мой взгляд, скривил в ухмылке рот, презрительно ощерился: мол, давай, покажись перед дамой, мол, на словах мы все герои. Не подав виду, я рассказал пару анекдотов на полицейскую тему, а чуть разогрев аудиторию, поведал несколько полицейских курьезов, случившихся со мной в свое время, изображая героев в лицах. Рассказы удались. Я заметил, как аспирантка одобрительно и с интересом взглянула на меня. Мне вдруг захотелось рассказать ей о чем-нибудь необязательном и потому более приятном: криминальные темы уже набили оскомину. Не снижая набранного темпа, я мимикой призвал на помощь Балаянца. Тот, все сразу поняв, стал мастерски подыгрывать, встревая с уточняющими, порой дурацкими вопросами и комментариями. Мы полностью завладели вниманием аспирантки.

 За лето гляциологами много чего было сделано. На леднике было забурено в лед пару сотен деревянных реек: засекая при помощи теодолита их двухнедельную миграцию вместе со льдом, изучались особенности сезонного движения ледника. А назавтра предстоял тяжелый день: мы поедем в другое ущелье долины на ледник Ашу-Тор, чтобы провести там фототеодолитную съемку. На фотоснимках разных лет, сделанных с одной и той же стационарной точки, хорошо видна многолетняя динамика движения льда. Работа трудоемкая.

 После бессонных суток, заполненных перелетом, переездами, ходьбой по горам я заснул без всяких мыслей, сразу.

Глава 4

 Весь следующий день заняла поездка на Ашу-Тор.

 Лошадь мне досталась прежняя, что и несколько лет назад. Еще не старый, матерый и норовистый конь по кличке Прыгун, демонстрируя свой подлый нрав, сначала попытался сбросить меня с седла, но, то ли почувствовав опытность седока, то ли припомнив давнишнего наездника, он быстро смирился. Я смотрел, как по дороге на ледник он пил воду из реки, машинально, по подрагивающим в такт глотков кончикам лошадиных ушей, вел счет выпиваемой воды и испытывал умиление. Еще пару дней назад я томился в душной, вязкой трясине московского хзметрополитена, а сегодня – милые, желанные места, сильное, умное животное, время от времени косящееся на своего седока влажной фиолетовостью глаз.

 Пиня тоже увязался за нами. Как настоящая чабанская собака, вел он себя совершенно независимо и предан был только Никитичу. По пути пес челноком носился по обе стороны тропы, выискивая сурков, а на остановках, как бы охраняя хозяина, безбоязненно ложился под ноги треневского коня. Я с ним действительно подружился: барбос, чуть не опрокидывая, ставил мне на плечи лапы и, деликатно лизнув, заглядывал в лицо. А коллектора он почему-то невзлюбил: на днях ему, сидевшему на пороге домика, пес походя прикусил вдруг кожу на затылке.

 На обратном пути Серега, по недосмотру отобравший в поездку неисправный альбедометр¹³1, как бы удивляясь случившемуся, ущербно долдонил: «Не фига себе! Как же так получилось-то? Ну, не фига себе!»

– Ты напоминаешь мне алкаша из анекдота, которому по пути в булочную трамваем ноги отрезало, – оглянулся на Балаянца, Никитич. – Слышь, чего говорю-то?

– Слушаю вас внематочно, – подтвердил Серега свое внимание.

– Лежит алкаш, смотрит на ноги свои отрезанные и, как и ты причитает: не фига себе, ну, не фига себе за хлебушком сходили! Так вот, – даванул Никитич взглядом Балаянца, – я тебе в следующий раз не ноги, я башку твою, к армянской твоей матери оторву – один черт никудышная!

– У него был небольшой словарный запас, и потому он не выбирал выражений, – склонив покаянную голову, не удержался и прокомментировал начальственный втык Балаянц.

– Знаешь, чем ты от нормальных людей отличаешься? – внешне спокойно отреагировал на реплику подчиненного Никитич. – У тебя, равно как и у всех, имеются мозги. Но, – сделал он декламационную паузу, развернувшись вполоборота к отставшему на лошадиный шаг Балаянцу, – полушария твоих мозгов намного меньше, и болтаются они у тебя между ног!

 Серега, мгновенно оценив тонкую образность слов непосредственного руководства, в сию же секунду сбросил личину покаянности и, сводя на нет начальственную назидательность, радостно заржал.

– Я тебя заставлю, – тут же остервенилось руководство, – я тебя заставлю пошевелить этими самыми полушариями – ты у меня как козел по леднику поскачешь, …твою… – пользуясь отсутствием аспирантки, стал расплетать «тонкое и изящное кружево» слов Никитич.

– А, казалось бы, ученый, можно сказать, околоинтеллектуальный, почти интеллигентный человек, – посетовал Балаянц. – Не лажался тот, кто не лабал14! – оправдался он.

 Пикировка набирала силу.

 Безмолвно присутствуя, лишь время от времени смешком фыркая, я мало-помалу изнемогал от подавляемого хохота. Прыгун, слыша родственные звуки, недоуменно подергивал ушами и, вертя головой, поочередно косил на меня блестящими сливами глаз.