Иссык-Кульский эпизод

 Вечером, отдав должное преферансу, оставив Никитича с Балаянцем перетирать какой-то научно-производственный вопрос, я подсел в соседнее «купе» к Ольге. Она читала питерский журнал, опубликовавший подборку стихотворени1 Му-му.

– Ну, и как? Нравится? – прикручивая зачадивший фитиль керосиновой лампы, попытался я нащупать тему для разговора.

– По-моему стихи очень хорошие. Он тоже в МГУ учился?

– Не, Гера питерский геофак заканчивал. Интересно, – поинтересовался я, – в Хибины сейчас студентов геофака МГУ возят?

– В Хибины теперь только мерзлотоведы и гляциологи ездят, – оживилась аспирантка. – Все остальные в Калужской области сидят, в Сатино: и после первого, и после второго курса. Скучища, по-моему! Правда, геодезическую практику наш курс умудрился все же в Крыму, на базе геологического факультета пройти.

– В Крыму, в Прохладном, недалеко от обсерватории? – обрадовался я.

– Ага!

– В Бахчисарай, в Чуфут-Кале втихаря бегали, яблоки по соседству воровали?

– И бегали, и воровали! – засмеялась Ольга. – И преподаватели грозились, что если у кого в палатке найдут яблоки, то сразу же отчислят! Так затаившись и похрустывали по вечерам!

– А сюда балаянцевский папаша протекцию делал?

 Отцом Балаянца был известный ученый-гляциолог, профессор МГУ Эрванд Суренович Балаянц. Сдавал я ему как-то экзамен, будучи студентом.

– Он самый. Меня же интересуют долинные ледники альпийского типа: ни на Алтае, ни тем более на Полярном Урале, сам знаешь, похожего практически нет. На Кавказе тоже сейчас не очень-то – баз нет, исследования почти не ведутся, а о Памире и говорить не приходится. Одним словом, за то, что я здесь – Эрванду Суреновичу спасибо.

– А в Швейцарию что? С факультета, я знаю, там бывают.

– В Швейцарии чтобы столько на леднике посидеть, уйму денег надо!

– Ну и специальность же ты выбрала – по полгода во льдах безвылазно! – посочувствовал я ей. – Соскучилась, наверное, по лету-то, по настоящему лету?

 Подперев ладонью голову, Ольга мечтательно прищурилась:

– Да… лето… дача, вечерняя свежесть после дневной жары, полуночные посиделки, – улыбнулась она, – и тишина, непривычная после суматошной Москвы тишина: лишь лай собак где-то там в поселке, да шум последних электричек за лесом… Если честно, соскучилась!

 Ни с того, ни с сего, сам себе удивляясь (откуда это только все берется? Может раскрытый на столе журнал со стихами Му-му, может славная девчонка с погрустневшими от воспоминаний глазами спровоцировали? Да, и не плебеем же прикидываться, в конце концов!), я прочел:

 …упиваясь вечернею вольницей,

 Чуть шевелится флюгер на крыше,

 Под сурдинку лягушки чуть слышно

 Сквернословят в пруду у околицы.

 Псы окрестные взлай и вразножку

 Заступают в вечернюю смену,

 Пахнет свежим, подсохнувшим сеном

 И пожаренной с луком картошкой.

 Осторожно, словно боясь спугнуть, Ольга повернулась ко мне.

 Кот хозяйский у ног наших ластится:

 Симпатяга – сякой и бесстыжий…

 Потрепал я уши лежащего у нас в ногах пса. Пиня, радостно зевнув во всю розовость пасти, дробно застучал хвостом по полу.

 И с тобой мы роднее и ближе,

 Чем в обычной московской сумятице…

 Перевел я взгляд на Ольгу.

 Громкий звук был досадным и лишним.

 На скамье, посеревшей от времени,

 Мы сидим, чуть прижавшись коленями,

 В деревенском полночном затишье.

 Мы одновременно посмотрели на отполированную штанами до блеска лавку, на которой сидели и машинально, одномоментно отодвинулись друг от друга. Балаянц, привлеченный изменившейся ритмикой разговора, посмотрел в нашу сторону, но ничего не заподозрив, вернулся к беседе с Треневым.

– Кто это написал? – поинтересовалась Ольга, пытливо рассматривая объявившегося вдруг на леднике мастера художественного слова.

– Из «Московского комсомольца». Знаешь, на их сайте есть раздел, где публикуют интересные подборки стихов. Тихо, – обратив вдруг внимание на собаку, понизил я голос. – Под окном кто-то…

 Задремавший было пес, навострив уши, и, оскалив клыки, тихо рычал.

– Наверное, лошадь под окном ходит. Или солонгой161, – прислушиваясь, сказала Ольга. – Я видела его сегодня за домиком в камнях, где мы мусор складываем. Вот уж не думала, что он так высоко заберется!

 Я достаточно хорошо знал чабанских собак – на лошадь или какое другое животное они рычать не станут. Если бы под окном оказался посторонний человек, то пес залаял бы.

 Мысль лихорадочно обозначилась: – «Значит кто-то знакомый псу, которого он не любит? Османкулов? Какого ляда ему здесь?»

– А Равшана Пиня не любит, – добавила вдруг в строку Ольга. – По-моему, у них с Пиней это взаимно.