Иссык-Кульский эпизод

 Приходилось тешить себя надеждой, что Османкулов с чабаном поверят в мое падение в трещину. Так и не разогнувшись из-за небольшой высоты ледяного тоннеля, оставив за спиной светлое пятно входного проема, я немного переместился в хмурную глубину грота. Впереди устрашающе темнела внутренность опасной, извилисто-скользкой ледяной кишки, полого уходящей вглубь льда, в неизвестность. Знай заранее о невозможности уйти через Рачкулик, я вполне возможно смалодушничал бы, остался бы на Кара-Баткаке. Малодушие, утешаем мы себя в таких случаях, это разумная разновидность предусмотрительности. От высыхающего пота меня слегка зазнобило.

 Преследователи особо не торопились. До перевала был еще километр с большим гаком пологого снежного фирна, на котором негде было укрыться, где на каждом шагу ожидали своей жертвы трещины, затаившиеся под смерзшимся за ночь, но все же ненадежным снежным настом. Лишь минут через восемь-девять услышал я отдаленный хруст шагов по обтаявшему льду.

 «Все-таки была фора-то!» – посетовал я на себя, но тут же спустился с небес на землю: коллектор, скорее всего, подождал чабана на гребне уступа. А потом они вполне могли еще минуту-полторы рассматривать в бинокль фирн, выискивая на снегу мой силуэт, прикидывать направление моего движения по льду.

 «Не было форы!» – утешился я.

 Почти метровый слой льда отделял меня от преследователей. Дыхание мое уже более-менее утихомирилось, но было все еще немного натруженным, демаскирующим. Чтобы меня не услышали, я стал делать глубокие, менее шумные вдохи-выдохи.

– Ну, и где эта легавая сука? Куда подевалась? – послышался в стороне приглушенный ледяной перегородкой голос Османкулова. Дыхание коллектора, в отличии от моего, практически уже пришедшего в норму, было все еще учащенным. Высокогорье, что уж тут!

 На какое-то время на верху замолчали, в очередной раз, наверное, судорожно шаря глазами по фирну.

– Смотри сюда, кровь у трещины! – уже отчетливее прозвучал над головой хриплый баритон Басмача.

 Сейчас я даже порадовался, что пулей ободрало кожу на руке, что рана хоть и несерьезная, но зато кровянистая. Сейчас это работало на меня.

– Трещина без полок, – бубнил сверху голос. – Упал что ли? Послушай, может, стонет, шевелится?

 Наверху опять возникла пауза. Я затаил дыхание, мышцы мои напряглись.

– А ну, кинь туда камень.

 Казалось совсем рядом послышался звук удара камня о ледяную стенку, который тут же от нее отрикошетив, еще пару раз затухающе стукнув, враз заклинился где-то далеко внизу.

– Не, хана, отбегался мусор, – объявил, наконец, Османкулов. – Хана, – уверенно добавил он. – Ты вот, что, ножом кровь соскобли в трещину – следов оставлять нельзя. Будут искать – не найдут. Глядишь, лет через пятьдесят-шестьдесят подснежник из-подо льда вытаит, – удовлетворенно хохотнул коллектор. – А нам раньше и ни к чему.

 Сверху послышался довольный смех чабана. Взаправду говорят, что самый искренний – это злорадный смех! Вослед сгинувшим здесь во льду семь десятилетий назад соплеменникам, проржавевшие стремена лошадиных седел которых я как-то увидел в концевой морене, коллектор с напарником развесело так, со смех…ками спровадили и меня.

 «Это вы, ребята, сильно погорячились! «Лет через пятьдесят-шестьдесят!» Здесь лед двигается очень шустро! Гляциологи уже через двадцать лет после гибели, в пятидесятых годах нашли в концевой морене следы сгинувшего на этом леднике каравана контрабандистов!» – из вредности мысленно поправил я «вышестоящих товарищей23».

– Ширенке берч24, – услышал я прокуренный голос чабана. – Вот еще сюда смотри, анда ункюр25. Мог он туда добраться?

 Фразу про «ширенке» я понял и не стал щупать промежность, проверять состояние гульфика на брюках: – «Что это они все здесь со спичками-то? Прошлый век какой-то!» – подивился я, припомнив, как Балаянц, угостившись сигаретой, истово чиркал спичкой по стертому коробку. И про «ункюр» я понял – понял, что Басмач завел разговор о гроте. Мышцы мои, расслабившиеся было, снова напряглись, в ушах оглушающее забухало сердце. Оставалось надеяться, что они, находясь наверху, не заметят следы от альпинистского крюка на шероховатой в верхней своей части ледяной стенке трещины.

 «Вышестоящие товарищи» опять замолчали, взвешивая мои шансы.

– Не, – наконец-то через пару минут вынес желанный вердикт Османкулов. – Что он, как муха на стене? Раненому, в одиночку? Не, все, хана, представился мусорок. Поскользнулся и привет – уже там, на месте! – снова развеселился коллектор. – Мусоропроводы нам устраивать некогда. Но мы же с тобой интеллигентные люди, а, коллега? Слово прощания – это как полагается! – веселился наверху довольный коллектор. – Спи спокойно, дорогой ты наш опер упал намоченный!

 «Интеллигенты, бл…ь, шутники, бл…ь! Клизму вам полуведерную в ж…пу каждому, да с патефонными иголками – та еще шуточка, веселая тоже!»