Иссык-Кульский эпизод

 Еще десяток изнурительных метров до каменного гребня, и я стану для пуль недосягаем. Из суеверного чувства я старался не думать, что буду делать потом, за перегибом склона, уйдя из прямой видимости.

 Я вскочил, и что-то мимолетное, донельзя шустрое легко шевельнуло рукав штормовки, походя обожгло, царапнуло внутреннюю поверхность локтя. Конвульсией забарабанил внутри черепа затаившийся было ужас, обморочно онемели губы, на висках и лбу разом выступили капельки пота. Из-под рукава штормовки, пугающе диссонируя с блеклостью скальных обломков, в разом повлажневшую ладонь неспешно стал натекать удивительно яркий на солнечном свету ручеек крови.

 На последнем издыхании, через «не могу» я перевалил за уступ, на время скрывший меня от настигающих преследователей.

 Я был как загнанная лошадь: от усталости ноги едва двигались, при каждом шаге намеревались сложиться в коленях с целью устроить хозяину назревший отдых; суматошное дыхание, рашпилем царапая на вдохе трахею, не выказывало желание восстанавливаться. Я всего лишь третий день находился в горах, не успел акклиматизироваться и явно проигрывал в этом плане своим оппонентам. Здесь, на высоте трех с половиной тысячи метров над уровнем моря кислорода для моего только вчера взобравшегося на высокогорье организма было маловато. Неделю бы полазать в горах, и шансы сравнялись бы! Мои гонители из-за крутизны склона в свой черед вряд ли могли быстро добраться до гребня уступа. В запасе для передышки оставалось еще несколько минут.

 Еще в юности я по-настоящему увлекся бегом. На первых своих школьных соревнованиях после победного, но очень уж тяжело перенесенного мной забега, оглушенный всхлипами загнанных легких, едва сдерживая рвотные позывы, я едва брел на ватных ногах по беговой дорожке, лихорадочно прикидывая «А на фига мне все это?» Сомнения мои легко развеял подошедший после соревнований известный, как потом я узнал, тренер, пригласивший меня в секцию бега. Сейчас умение терпеть предельные нагрузки при кислородном голодании, способность быстро восстанавливаться становились жизненно необходимыми для победы в этом «стипль-чезе»22. Теперь моей «беговой дорожкой» стал ледник.

 Как и тогда, после первого своего «тяжкого» забега, я с усилием переставлял ваточные ноги, с шумным хрупаньем проволакивая кроссовки по подтаявшей поверхности льда. Сейчас мне казалось, что я обут не в спортивную обувь на всякий случай, чтобы там ни случилось надетую утром для удобства лазанья по скалам, а в набитые чуть ли не по край голенища сланцевой и гранитной дресвой безразмерные кирзачи. Стараясь быстрее продышаться, я двигался в сторону примеченной вчера трещины.

 Вчера после завершения фототеодолитной съемки Ашу-Тора Никитич отправил с частью оборудования довольного окончанием работы коллектора вниз к лошадям. Втроем мы неторопливо поднялись до громадной каменной чаши, венчающей ледниковое урочище, до снегового массива фирна, где и взяли пробы плотности снега. Управились мы быстро и, потому как утром выехали чуть ли не затемно, времени у нас оставалось с избытком. Завершили мы работу всего-то в километре с небольшим, в прямой видимости от ледникового перевала, на который сами никогда еще не взбирались. Не особо сопротивляясь (любознательность ученого-гляциолога, что с ней поделаешь?), Никитич дал уговорить себя на авантюру – нам захотелось своими глазами взглянуть на здешние сырты, которые были совсем рядом, за пологой снежной седловиной в верхней части Ашу-Тора. Из-за жаркого в этом году лета поверхность льда на леднике обнажилась, трещины раскрылись и хорошо просматривались, оставаясь, по большому счету, лишь на срединной и верхней части фирна присыпанными чуть вогнувшимся над пустотой ноздреватым слоем снега, заметно обозначавшем местонахождение опасных участков. Достичь перевала казалось делом плевым.