Истина

Маркъ и Женовьева съ утра пріхали изъ Жонвиля, въ сопровожденіи сына Климента, Шардотты и ихъ дочери Люсіенны. Они должны были ожидать прізда Симона въ саду, окруживъ дружескимъ кружкомъ госпожу Симонъ, ея дтей Жозефа и Сару, внучатъ Франсуа и Терезу и правнучку, маленькую Розу. Луиза находилась, конечно, около своего мужа Жозефа, а Себастіанъ — около своей жены Сары. Тутъ находились четыре поколнія, выросшія отъ дтей невинно осужденнаго и его лучшаго защитника. Здсь же были отведены мста оставшимся въ живыхъ, славнымъ борцамъ за возстановленіе справедливости, Сальвану, мадемуазель Мазелинъ, Миньо, а также работникамъ, желавшимъ принести покаяніе за прежнія заблужденія и недостатокъ мужества, семьямъ Бонгаровъ, Долуаровъ и Савеновъ. Ходили слухи, что Дельбо, герой и адвокатъ обоихъ процессовъ, состоявшій уже четыре года министромъ внутреннихъ длъ, выхалъ навстрчу Симона и Давида и хотлъ проводить ихъ въ Мальбуа. Одинъ лишь мэръ, съ делегаціей отъ муниципальнаго совта, долженъ былъ встртить обоихъ братьевъ на станціи и привести ихъ къ дому, украшенному гирляндами и флагами. Маркъ подчинился этой программ и ждалъ около дома вмст съ семьей, хотя и чувствовалъ страстное желаніе скорй обнять своего дорогого друга, виновника торжества.

Пробило два часа; оставалось ждать еще часъ. Толпа все возрастала. Маркъ вышелъ изъ сада и подходилъ къ разнымъ группамъ народа, желая слушать ихъ рчи, весело раздававшіяся подъ лучами солнца. Разговоръ шелъ исключительно о прошломъ таинственномъ происшествіи, объ осужденіи невиннаго, что было совсмъ непонятно молодому поколнію; оно громко высказывало свое негодованіе, между тмъ какъ старики, свидтели этого дла, старались оправдать себя туманными разсужденіями, признаваясь, что плохо понимали дло и были сбиты съ толку. Теперь, когда истина восторжествовала въ полномъ блеск, дти и внуки не могли понять, какимъ образомъ и ихъ отцы, и дды могли не разобраться въ такомъ простомъ дл и допустили столь чудовищную несправедливость, подъ прикрытіемъ ослпленнаго эгоизма. Конечно, многіе изъ старцевъ и теперь дивились, какъ это они могли увлечься такою очевидною ложью, и такой отвтъ служилъ лучшимъ доказательствомъ, какъ велика была въ то время сила лжи надъ невжествомъ массъ.

Въ одной групп почтенный старецъ каялся въ своемъ заблужденіи; другой признавался, какъ преслдовалъ свистками арестованнаго Симона и теперь стоитъ и ждетъ его возвращенія, желая загладить привтливыми криками былую несправедливость; его внукъ, еще совсмъ молодой человкъ, бросился ему на шею и цловалъ его въ порыв восторга, растроганный до слезъ. Маркъ былъ сильно взволнованъ этой сценой и двинулся дальше, прислушиваясь къ голосу народа. Вдругъ онъ остановился. Ему бросилась въ глаза фигура Полидора; пьяный, одтый въ лохмотья, онъ имлъ ужасный видъ; рядомъ съ нимъ стоялъ братъ Горгій, одтый въ черный, грязный сюртукъ, безъ признаковъ блья. Онъ не былъ пьянъ и, выпрямившись во весь свой ростъ, обводилъ толпу суровымъ взглядомъ; глаза его горли трагическимъ блескомъ. Маркъ слышалъ, какъ Полидоръ, съ упрямствомъ пьянаго идіота, дразнилъ Горгія намеками на то преступленіе, о которомъ говорила вся толпа. Онъ повторялъ, заикаясь:

— Что, старина, помнишь, какъ было дло съ прописью? А? Что? Пропись? Вдь я ее стащилъ, и она была у меня въ карман, и я былъ такъ глупъ, что отдалъ ее теб, когда ты меня провожалъ!.. Ахъ, эта проклятая пропись!

Эти слова объяснили Марку все; они мелькнули, точно молнія среди мрака. Теперь онъ зналъ всю истину. Эта пропись, отобранная у Полидора, находилась въ карман брата Горгія въ тотъ вечеръ, когда было совершено преступленіе, и вмст съ нумеромъ «Маленькаго Бомонца», смятая, была засунута въ ротъ несчастной жертвы.

— Но… мы были съ тобой пріятели, старина, и потому молчали о нашихъ длишкахъ! Мы любили другъ друга! А? Помнишь? А все-жъ-таки, еслибы я сказалъ? Помнишь старую тетку Пелажи?

Полидоръ все повторялъ свои гнусные намеки, не обращая вниманія на окружающую толпу; а Горгій только слегка оборачивался въ его сторону, бросая ему презрительные взгляды, въ которыхъ, однако, чувствовалась былая нжность.

Увидвъ Марка, Горгій понялъ, что тотъ не могъ не слышать словъ Полидора, и закричалъ на своего друга, приказывая ему замолчать.

— Смирно, жалкій пьяница! Молчи, развратникъ! Отъ тебя разитъ мерзостью порока, и ты имъ заражаешь и меня! Молчи, падалъ, я хочу говорить; я одинъ, я хочу покаяться въ своемъ злодяніи, чтобы Господъ сжалился надо мною и простилъ меня!

Обращаясь къ Марку, который слушалъ молча, потрясенный до глубины души, Горгій сказалъ:

— Вы слышали, — не правда ли? Пусть же слышатъ вс! Въ моей душ давно горитъ желаніе покаяться передъ людьми, какъ я покаялся передъ Богомъ, чтобы достичь высшаго блаженства. Вся эта толпа возмущаетъ меня: она ничего не понимаетъ, — она повторяетъ съ проклятіемъ мое имя, точно я одинъ виноватъ; пусть же она узнаетъ, что есть другіе преступники, кром меня.