Перед моими глазами качался парусник. Вперед, назад, вперед, назад – бесконечное движение на черно-белом пунктире волн. Вялость одолела меня, словно я плыла в ореховой скорлупе по открытому морю, голова кружилась так, что пришлось отвести глаза. Стало теплее, свет, льющийся с улицы, изменился, он уже не так ослепительно ярок и напоминает о том, что скоро наступит вечер.
Но как провести ночь под одной крышей с этим человеком!
Я сидела в любимом кресле, подтянув ноги, и пыталась успокоиться. Мысли мои все время возвращались к самозванцу, который все еще находился здесь, в доме, и к Барбаре Петри.
Когда этот прохвост согласился на генный тест, я словно впала в ступор. Не знала, как мне реагировать. Наверное, пришла в ужас, потеряла всякий контроль над собой. Надменная ухмылка незнакомца. Удивленно вздернутые брови Барбары Петри, которая теперь смотрела на меня с нескрываемым недоверием. Вся ситуация в одну секунду изменилась. Если сначала чиновница не исключала моей правоты, то согласие мнимого Филиппа на генный тест повернуло всю ситуацию в совершенно иное русло. Шанс был упущен. От отчаяния захотелось опрокинуть стол, но я, конечно, сдержалась. С трудом нашла силы и что-то пролепетала, уж не знаю, что именно. Мысли мои кружились вокруг одного: возможно ли это, почему он дал согласие?
Барбара Петри и самозванец, словно по обоюдному уговору, одновременно направились к двери, на несколько секунд тело мое вышло из-под контроля, а когда я очнулась, было уже слишком поздно и оставалось только поспешить за ними – и это в моем собственном доме. Он понизил голос до доверительного шепота.
– Прошу вас, простите меня, Барбара. Моей жене и в самом деле нехорошо. Я могу на вас положиться…
А потом голос Петри, вдруг такой медоточивый, словно они находились здесь только вдвоем.
– Не волнуйтесь, господин Петерсен. От меня никто ничего не узнает, если вам так угодно.
И я поняла: он все-таки добился своего.
Теперь она у него на крючке.
– Благодарю вас, – сказал он так спокойно, так задушевно, так тихо.
Я пребывала в полной растерянности. Думала: черт побери, а он неплох.
Когда Барбара Петри ушла, я снова попыталась выставить самозванца из дома, но он просто сказал «нет» и покинул комнату.
Он один из тех зверей, которые вторгаются в чужую экосистему и разрушают ее изнутри.
На коленях моих лежала книга, я взяла ее с полки бессознательно, наугад. Раньше я частенько играла в эту игру, брала вслепую книгу с полки и потом в нетерпении открывала глаза, – проверить, к какому чтиву привела меня судьба, а потом гадать, какие послания от вселенной или от моего подсознания зашифрованы в этом выборе. Литературный гороскоп, так сказать. Вытяни я «В дороге» Джека Керуака, значит, пора отправляться в путешествие, «Фауст» Гете указывал на предстоящее важное решение, «Бойцовский клуб» Чака Паланика – определенно к ссоре. Иные книги не поддавались однозначной трактовке. «Над пропастью во ржи», к примеру, или «Мастер и Маргарита». Другие же, как «Невыносимая легкость бытия» Кундеры, напротив, всегда попадали в точку. Мои книги занимают всю стену в гостиной, я люблю их, они мне нужны. Все это малые самостоятельные вселенные за корешком переплета, я с удовольствием погружаюсь в них, если чувствую в своей жизни какую-то фальшь. Я обращаюсь к книгам, когда мне становится мало моего мира, или он ускользает, или несет боль и потери.
На моих коленях лежал том Достоевского, «Преступление и наказание». Я фыркнула, как только поняла, за что схватилась, встала, вернула книгу на место, протянула руку, чтобы дотянуться до верхних полок, не глядя, провела указательным пальцем по корешкам, наконец, выбор пал, выуживаю – Кафка, «Процесс». Тянусь еще дальше, беру соседний том, смотрю на переплет – Кафка, «Приговор».
Я убрала книги на место. Хватит уже в игры играть, пора обратиться к действительности.