Истина короля

Глава 11 Слово и дело

Адам Сентер – Джеймс Блюбелл, прикрывающийся удачной личиной, – расположился в своем любимом бельведере в розовом парке. Раскинувшись на мраморной скамейке, на которую Ронни предусмотрительно положил бархатные подушки, он не спеша перебирал страницы газеты, выискивая для себя что-то интересное или же полезное.

Рядом с ним лежала целая кипа газет – вместе с утренней прессой он прихватил пару вчерашних газет с целью вырезать из них заинтересовавшие его места. Таких было немного: объявление о помолвке дочери председателя Парламента Чэйсона Уолша, сообщение о восстановлении работы шахт по добыче угля и полный боли и отчаяния призыв о помощи одинокого гения. Послание Габриэля Мирта он осторожно вырезал швейными ножницами и ими же придавил к столу, чтобы особо рьяный порыв ветра не унес листок.

– Что это, сэр? – робко поинтересовался Ронни.

Мальчик принес чай и пару домашних булочек. Это стало молчаливой традицией – Ронни и его семья хотели выразить почтение Джеймсу, и тот не счел возможным отказаться. Тем более в его деле, как бы он ни хотел сделать все один, понадобятся помощники. И Ронни прекрасно подходил на эту роль – исполнительный, честный и верный. Последнее важнее всего – где в раздробленном парламентской машиной реформ Лунденбурхе Джеймс нашел бы еще такое верное сердце.

– Это? Один изобретатель пытается сдвинуть эту неповоротливую страну с места. Признаюсь, с удовольствием посмотрю, как у него это получится.

– А кого он ищет, сэр?

– Кого? Наверное, тех, кого искал бы любой другой изобретатель, метящий повыше: хороших механиков, крепкие руки, горящие энтузиазмом сердца…

Вот ирония, подумал Джеймс, что два человека одновременно жаждут одного и того же. Как жаль, что не все можно отыскать, просто дав объявление в «Вести Тамессы».

– Надеюсь, у него все получится, – искренне сказал Ронни, изучая заметку. – А это правда, что в этой… паровой машине будет женщина? И что она будет управлять ею, как мужчина лошадью?

– Скорее как мужчина кебом, – улыбнулся Джеймс. – Было бы интересно посмотреть на это. А тебе?

– Еще как, сэр! Жаль, что на эту Выставку надо покупать билеты. У меня есть некоторые накопления, но билет очень дорогой, а отец никогда не позволит потратить деньги на такого рода дела. Глупости, скажет, вот и весь разговор.

– Однако… Думаю, тебе не пришлось бы тратить деньги, вздумай ты кого-то сопровождать?

– Вот дела… Кого бы я мог сопроводить, сэр?

– Например, меня? – Джеймс едва не рассмеялся, глядя на растерянное лицо мальчишки. – Возможно, я соберусь туда и как-нибудь возьму тебя с собой.

– О! Это было бы так интересно! А вам туда зачем, сэр?

– Я хочу стать меценатом. Знаешь, что это?

– Знаю, сэр. Отец говорит – когда деньги девать некуда, тогда и… ой!

Джеймс не выдержал и расхохотался в голос.

Он уже объяснял Ронни, что находится здесь инкогнито и не собирается никому раскрывать свою личность – ему пришлось выдержать этот разговор после объявления намедни Парламентом права на смерть. Сначала, правда, он выпил полбутылки бренди в своей мансарде под крышей. Возможно, если бы не бренди, он бы не рискнул настолько довериться тринадцатилетнему сыну садовника.

Однако что-то в этом определенно было.

И определенно так было веселее, чем вершить судьбу мира в одиночку, подобно героям древних баллад.

– У меня в самом деле есть деньги, которые я хотел бы вложить в развитие науки. Видишь же, как мало я могу в моем положении? А я всем сердцем радею за Бриттские острова. Это же мой дом.

– Вы очень щедрый человек, сэр, – сказал Ронни. – Матушка говорит, у вас большое сердце.

– Твоя матушка очень добрая женщина.

– Я скажу ей это! Она будет счастлива, что вы такое сказали!

Джеймс улыбнулся.

Может быть, он и вправду возьмет с собой Ронни – не в сам день открытия, конечно, но потом… Когда все утихнет. Потом.

* * *

Несколькими часами позже Джеймс Блюбелл прогуливался по набережной взад и вперед, время от времени поглядывая на часы. По-хорошему, ему не следовало бы носить эти часы-луковицу, надежно отсчитывающие минуту за минутой, в людных местах. Ему следовало вообще избавиться от них, как от слишком приметной вещи, вещи знакомой, столь часто демонстрируемой ранее.

Но он не мог избежать искушения…

Часы подарил отец на десятилетие, и с тех пор юный Джеймс не расставался с ними ни на миг. Носил в кармашке жилета на всевозможные мероприятия и постоянно пользовался возможностью незаметно, как ему казалось, подсмотреть время. Его завораживало, как черные острые стрелки медленно крутились по белому циферблату с высеченным серебром гербом Блюбеллов на ней. Сама луковица часов выглядела произведением искусства. А главное, часы издавали звуки, они щелкали, тикали и стали, наверное, первой любовью юного принца – любовью, которая после переросла в настоящую страсть к часовым механизмам.

Часы, конечно, были с ним, когда начался бунт.