Истина масок или Упадок лжи

Отказ страховых обществ уплатить 18 тысяч фунтов поставил Уэйнрайта в весьма трудное положение. Через несколько месяцев после убийства его арестовали за долги, когда он пел серенаду. Впрочем, из этого затруднения он нашел выход, но решил покинуть Англию и не возвращаться, пока не удастся прийти к соглашению с кредиторами. Он отправился в Булонь к отцу девушки, которой была посвящена серенада, и пока гостил у него, уговорил застраховать жизнь на 3000 фунтов в обществе «Пеликан». Как-то вечером после ужина (после того, как были выполнены все формальности) он подсыпал другу несколько крупинок стрихнина в кофе. Несчастный умер на следующий день у него на глазах. Это убийство не принесло Уэйнрайту выгоды. Он просто хотел отомстить страховому обществу, отказавшемуся оплатить его преступление. После смерти друга он отправился в Бретань на этюды. Некоторое время гостил у старого француза, владельца прекрасной виллы в окрестностях Сент-Омера, затем уехал в Париж, где жил несколько лет. Одни уверяют, что в роскоши, другие рассказывают, как он «бродил с ядом в кармане и наводил ужас на всех».

В июне 1837 года он поддался странному, неодолимому влечению и тайно вернулся в Англию вслед за женщиной, которую любил. Остановился в гостинице в Ковент-Гардене на нижнем этаже и всегда опускал шторы, чтобы его не увидели.

За тринадцать лет до этого, когда Уэйнрайт еще составлял свою коллекцию майолик и Антониев, он подделал подписи опекунов, чтобы завладеть деньгами, завещанными ему матерью (при заключении брачного договора он записал эту сумму на имя жены). Он знал, что подлог обнаружен, что он рискует. И все-таки вернулся. Чему же тут удивляться? Говорят, его любимая женщина была очень хороша собой, к тому же не любила его. Его поймали благодаря случайности. Шум на улице привлек его внимание. Поддавшись любопытству, он на мгновение отдернул занавеску. На улице кто-то крикнул: «Это Уэйнрайт, подделыватель подписей!». То был голос Форрестера, полицейского офицера.

5 июня он предстал перед судом в Олд-Бэйли. В «Times» напечатали отчет о заседании:

«Перед судьями Боганом и бароном Альдерсоном предстал Томас Гриффитс Уэйнрайт, 42 лет, джентльмен по внешности, обвиняемый в подделке и предъявлении фальшивой доверенности на сумму 2259 фунтов стерлингов с намерением обмануть директора и товарищество Английского банка.

Подсудимому предъявлено обвинение по пяти пунктам. На допросе, произведенном утром судебным приставом Арабином, он не признал себя виновным.

Но, представ перед судьями, попросил разрешения изменить показания и согласился с двумя пунктами обвинения, не носившими уголовного характера.

Поверенный банка, указав, что подсудимому предъявлено еще три обвинения, заявил, что банк не желает крови. В протокол занесли, что подсудимый признает себя виновным в двух наименее тяжких преступлениях. Судья приговорил обвиняемого к пожизненной ссылке».

Его отвезли в Ньюгейтскую тюрьму[225], где он ждал отправки в колонии.

В одной из его ранних статей есть странный отрывок: он представляет, как «сидит в Хорсмонгерской тюрьме[226]и приговорен к смерти за то, что не устоял против искушения и украл несколько Антониев из Британского музея, чтобы пополнить коллекцию».

Ссылка в колонии для человека с его воспитанием и образованием была равносильно смерти. Он горько сетовал на это друзьям и не без основания указывал, что люди могли бы понять: деньги, в сущности, его, так как достались ему от матери, а подлог, как таковой, совершен тринадцать лет назад, что, по его мнению, является, по меньшей мере, смягчающим обстоятельством.

Постоянство личности — очень тонкая метафизическая задача. Английские законы решают ее слишком быстро и грубо. Тем не менее, есть ирония судьбы в том, что Уэйнрайт был столь сурово наказан за наименее тяжкое из всех его преступлений, если вспомнить его роковое влияние современную журналистику.

Пока он был в Ньюгейте, его случайно увидели Диккенс, Макриди и Хэблот Браун, обходившие лондонские тюрьмы в поисках сильных впечатлений. По рассказам Форрестера, Уэйнрайт вел себя вызывающе. Макриди «пришел в ужас, узнав в нем человека, с которым он раньше был близок и за чьим столом обедал».

Были и другие любопытствующие. На какое-то время камера Уэйнрайта стала своеобразным светским салоном. Многие литераторы навещали собрата по перу. Но это не был уже тот веселый Янус, которым так восхищался Чарльз Лэм. Он превратился в настоящего циника.

Агенту страхового общества, посетившему его однажды и заметившему, что «преступление, в сущности, очень невыгодное предприятие», Уэйнрайт ответил: