Истина святых

Я окинула взглядом этого мужчину, обнаженного передо мной, его кожа была как мрамор, а шрамы только делали его более привлекательным. Джей ловил каждое мое слово.

— Я поняла, что никогда не смогу по-настоящему любить кого-то без боли, — продолжила я, мой голос все еще был низким, хриплым. — И как женщина, которая была с тобой, я знаю, что никогда не полюблю ни одного другого мужчину так сильно и беззаветно, как люблю тебя. Ты — яд. От которого я никогда не избавлюсь. От которого не хочу избавляться. Но я не смогу пережить это, имея лишь частичку тебя. Если мы собираемся это сделать, то мне нужно все. Ты нужен мне весь.

Я прерывисто вздохнула, когда закончила, чувствуя себя так, словно пробежала марафон. Я не была настолько сумасшедшей, чтобы управлять им, просто достаточно сумасшедшей, чтобы любить этого темного, извращенного человека.

Страх сдавил мне горло, когда я переосмыслила себя, беспокоясь о каждом сказанном мною слове, и о том, чего я требовала. Я ненавидела это, чувствовала себя виноватой и больной за то, что просила чего-то, ненавидела, что часто молчу.

Я подчинялась Джею во многих отношениях. Почти во всех отношениях. Но не могла сказать напрямую.

Он положил нож и вилку на свою тарелку, прежде чем отодвинуть ее, чтобы сосредоточиться на мне.

— Ты знаешь о моих родителях, — сказал он.

Я кивнула, думая о том, как холодно, бесстрастно он говорил о них несколько месяцев назад. Думая о том, сколько шрамов на его теле принадлежало им. И те, что у него на душе, если уж на то пошло. Да, я знала о его родителях. И если бы их положили передо мной прямо сейчас, я бы испытала сильное искушение разрезать их на куски ножом для масла.

— Я не буду вдаваться в подробности о жизни с ними, — продолжил он, его глаза потемнели. — Они не стоят слов. Я не дам им этого. Достаточно сказать, что они сделали со мной, когда я был ребенком, это заложило основу для того, кем я являюсь сегодня. — Его тон дал понять, что он ненавидит это.

Я стиснула зубы и пожалела, что не могу сказать ему, как Джей ошибается. Что он великолепен, по-своему извращенный и потрясающий. Что я влюбилась в него таким, каким он был, а не тем, кем, по его мнению, он должен быть. Но я не могла говорить. Для этого еще нет времени. Мне нужно слушать, несмотря на то, как трудно было понимать, что Джей думает о себе.

— И как только я посчитал себя мужчиной, я ушел, — продолжил Джей. Он потянулся вперед, чтобы схватить меня за руку, как будто ничего не мог с собой поделать.

Я была рад этому контакту, и мое тело слегка расслабилось.

— Конечно, я мог бы дать отпор. Мог бы убить их. Конечно, они это заслужили. Меня остановила не человечность, любовь или совесть. —Джей потер мою руку большим пальцем. — Я был способен лишить их жизни, а потом жить с самим собой. Но оставить их в ловушке их жалкой жизни, внутри самих себя, казалось большим наказанием, чем милосердие, которое предлагала смерть.

Я дышала неглубоко и часто, слушая, как Джей говорит, ритмично потирая большим пальцем. Я цеплялась за его слова, впитывала их. Его тон был ровным, холодным, но глаза все еще горели.

Затем он встал, отпуская меня, и я не могла не издать тихий протестующий стон, теряя его контакт и близость. Лицо Джея смягчилось от этого звука. Он наклонился вперед, чтобы погладить мою челюсть, прежде чем выпрямиться и уйти. Мне пришлось собраться с силами, чтобы не встать и не последовать за ним, как отчаянная тень. Я осмотрела его задницу, когда он двигался, а затем полосы крови, смешавшиеся со шрамами на его спине.

Джей подошел к барной тележке, звон бокалов подсказал, что он наливает напитки. Я наблюдала, как двигаются мышцы на его спине, перекатываясь в тени и тусклом свете, идущем из кухни.

Он вернулся с двумя стаканами в руках, не сводя с меня глаз. Я с благодарностью взяла протянутый напиток. Мне это определенно было нужно, хотя я не любительница виски. Виски было единственным, что можно пить в три часа ночи, пока любовь твоей жизни рассказывает о своем запятнанном кровью прошлом.

Джей сел, сделал глоток виски, поставил стакан на стол и потянулся к моей руке. Я вздохнула с облегчением.

— Я был бездомным в пятнадцать лет, — продолжил он. — У меня не было друзей или семьи, которые могли бы меня приютить. Никто не хотел принимать кого-то вроде меня. Я был грязным. И во мне было нечто зловещее. Я пугал людей. Пугал родителей, и отчасти поэтому они сделали то, что сделали. Конечно, отчасти. Все остальное сделали лишь потому, что они были настоящими злодеями. Ничего больше. Никакого плохого детства, никаких травм. Они были просто двумя гнилыми душами, которых тянуло друг к другу.

Он сделал глоток, пока я в ужасе смотрела на него, зная, что это лишь начало, пролог. Мы даже не добрались до первой главы.