Истина в кино

Можно даже было бы сказать, что после переработки в 1842 году «Тараса» Гоголь как писатель покрыт мраком тайны, состоит из набросков, замыслов и сожжённой книги. Гоголь-учитель сказал ещё немало, Гоголь-писатель именно в «Тарасе» сказал своё последнее веское слово. Нравится кому или нет, но именно «Тараса» как вполне законченный, выраженный и завершённый замысел писателя-историка (а если вы забыли, то по специальности своей Гоголь был именно историк) надлежит ставить в центр творчества Гоголя, а всё остальное — юмор и сатира, гипербола и бытописание, нравоучение и вероучение — лишь спутники этого осуществившегося вполне центра гоголевской мысли и искусства письма.

Всё вышесказанное значит, что на кинохудожника, вызвавшегося поставить «Тараса Бульбу», ложится почти неподъёмный груз. Можно снять историко-этнографический блокбастер о козаках, можно дать картину широкой привольной степи и, указав на маленькие чернеющие в траве точки, сказать: «Смотрите, детки, вон скачут козаки». Можно подойти к Гоголю как к трагику, скрывающему за эпическими характерами обуревающие героев страсти. Можно снять парадный, отважный патриотический фильм о любви к Русской Земле и истинном товариществе. Но всем этим не вычерпаешь до дна гоголевского «Тараса», а лишь смочишь немного губы.

Владимир Бортко решился после первого глотка влить немного Гоголя в горло и заплатил за это большую цену: сильно проиграв в зрелищности — внести в современное кино долю гоголевского смысла. И вот какая штука приключилась. По впечатлению первого получаса — фильм дрянь. За великим, но митингово поданным монологом Тараса перед битвой, перенесённым в начало фильма, дабы задать его основную идею, идёт бледная скомканная калька с Гоголя, дополненная вольностями сценариста.

Актёры не столько говорят, сколько читают Гоголя, точно забыв, что репетиция закончилась. Терзает ухо топорная электронная музыка, налезающая на всякий волнующий эпизод и придающая ему стойкий привкус дешёвого одеколона. Хочется хоть на секунду заткнуть саундтрек и услышать хоть один звук природы — стрёкот кузнечика, чистый звон крыльев гоголя над Днепром, скрип телеги, храп подвыпившего козака. Но, видать, нет уже звукорежиссёров на киностудиях, молчат, затыкают картинку назойливой шарманкой.

Ещё дешевле выглядят картины малорусской природы: где там яркость и разнообразие красок, где игра света, где запах девственной степи, который должен доноситься с экрана, — непонятно. Точно шаловливая малолетка, решившая выйти на бульвар, да не умеющая толком нанести румяна и помаду, предстаёт малороссийская природа дурно и дёшево раскрашенной и ещё дурнее скадрированной.

И среди всего этого безобразия Бортко переписывает Гоголя, додумывает эпизоды, меняет акценты. Кто и с какой радости пустил сплетню, что фильм снят «дословно по тексту»? Неизвестно. Видимо, это был тот брехун, который думает, что ежели «не по тексту», то можно издеваться над классикой уже совсем как нечистый на душу положит. А коль уж не переименовал Бортко Тараса Бульбу в Виктора Ющенку, так уж значит и «дословно»…

И вот жена Тараса и мать Остапа и Андрия вместо того, чтобы преподать издалека своё благословение сыновьям, лежит у ног Тарасовых изрубленная (тем самым для Тараса война за веру превращается в месть за жену). И вот уже панночка, ставшая из ореховолосой — пошловатой блондинкой, вместо того, чтобы с детской капризной шалостью наряжать Андрия и весело скакать вкруг него, страстно целуется с ним и отдаёт на откуп бурсацкой руке свою девичью грудь (тем самым движения души Андрия, приведшие к измене, обретают животный привкус). И вот Остап дискутирует с Андрием о Цезаре и припоминает не помянутые у Гоголя эпизоды из детства. А Мосий Шило играет с тем же Андрием в Вильгельма Телля с дикого американского Запада, расстреливая из пистоля яблоко на козацкой голове.

В какой-то момент уже кажется, что эта игра дурдома в зарницу так никогда и не кончится, и начинаешь уже проклинать всех и вся за то, что заманили на это глумление над Гоголем. Лезут в голову и дурные мысли, унижающие наше отечество. Что, мол, вот Ежи Гофман снял «Огнём и мечом» про туже эпоху, но у него и музыка за душу берёт, и польская пани в исполнении Изабеллы Скорупко ведёт себя как шляхтенка, а не жеманится, как дама полусвета, и панорама Днепра у него такая, что душит до слёз, и с силой, юмором и гламурной подрихтовкой даны исторические и батальные картины — в общем не стоило ли поляка позвать снять фильм про козацкую славу, а он уж расцветил бы её всеми… жовто-блакитными красками. Но только этот тлящий червь заберётся в твою душу, как начинается большое кино, и понимаешь, что есть и впрямь в русской душе загадка, не открывшаяся бы ляху…