Истина в твоем прикосновении

– Мы думали, что ты поможешь повстанцам, как только узнаешь о них. – Когда я не отвечаю, Матео пожимает плечами: – Ты всегда была другой, Блум. Не такой патриотичной, не такой ограниченной, как большинство высокопоставленных членов сезонных Домов. Ты смогла увидеть слабые стороны этой конструкции, понимаешь?

Смущенно качаю головой:

– Нет, честно говоря, не очень.

– Ванитас столкнулись с трудной задачей – найти Хранителя, который бы им помог. Но когда обязанность перешла к тебе, я был уверен, что ты поможешь восстановить законный баланс пяти. Ты не из тех, кто слепо следует указаниям, тебя не обучали. У тебя своя голова на плечах и чувство справедливости. Фактически на тебя были направлены все наши надежды.

Я чувствую, как кровь приливает к моему лицу.

– Вашим надеждам понадобилось довольно много времени, чтобы осознать правду. Сначала я была абсолютно уверена, что повстанцы лгут.

На губах моего бывшего телохранителя мелькает едва заметная улыбка.

– Это верно. Когда ты вернулась из парка, я понял, что должен что-то сделать.

– Дать мне запрещенные вещества и выдать повстанцам? – с нажимом спрашиваю я. – Мог бы сначала попробовать поговорить.

– Возможно. Но разве ты бы мне поверила? Или сразу бы побежала к маме или дедушке, чтобы все им рассказать?

Обоснованное возражение. Мэрта сказала мне то же самое. По-видимому, тревожно большое количество людей считало меня стукачкой. Дух свободы – это ладно, но, очевидно, никто из них не доверял мне по-настоящему. Вздохнув, убираю с лица несколько прядей.

– В принципе, все это уже не имеет значения. Я не та, за кого вы меня принимали. Я никого не спасла, наоборот. Я виновата в том, что зима продолжается, что люди замерзают до смерти, а времена года в открытую сражаются друг с другом. Если бы осознала правду раньше и помогла бы повстанцам, ничего бы этого не случилось.

Матео несколько секунд молча смотрит на меня, затем наклоняет голову:

– Тебе известно, почему твоя мать назвала тебя Блум?

– Что?

– Я про твое имя, – без надобности поясняет он. – Твоя мать назвала тебя Блум, потому что знала, что ты не такая, как все. Твое имя не зимнее и не норвежское, а совсем наоборот. Она знала, что ты не будешь винтиком в системе, слепым членом коррумпированной банды. Она выбрала твой путь задолго до того, как узнала, что произойдет. Потому что все, что она когда-либо хотела сделать, – это защитить тебя.

Я думаю о маме, и во рту у меня пересыхает, и глаза предательски жжет.

– От чего?

– От правил, – спокойно объясняет он. – От золотой клетки, которая не дала ей и Джозефу обрести счастье. После его ухода, когда твоей матери пришлось полагаться на помощь семьи, она смирилась со своей участью. У них было достаточно причин отречься от нее, и она оказалась бы на улице без денег, без дохода и без крыши над головой. Но она сдалась – чтобы дать тебе безопасный дом. Но она никогда не хотела такой жизни для тебя. Вот почему она настаивала на том, что у тебя нет способностей, чтобы тебя не обучали. Ты должна была иметь возможность жить свободно.

Соленые слезы бегут по моим щекам, и я не в силах их остановить. Тысяча мыслей и в десятки раз больше вопросов терзают мой разум, когда я встречаюсь взглядом с Матео, пытаясь совместить его рассказ с образом моей мамы.

– Но… но она всегда следовала правилам. Хотела, чтобы после школы я осталась с семьей в Осло.

– Я не могу сказать наверняка, Блум, но полагаю, что она хотела иметь возможность приглядывать за тобой. И прежде всего за твоим развитием.

– Хочешь сказать, она ждала проявления моих способностей?

Он пожимает плечами:

– Ей было известно, что Джозеф из Осеннего Дома. Думаю, даже не зная этого наверняка, она понимала, насколько сильной ты можешь быть. Если бы все зависело от твоего деда, я гарантирую, что ты бы посещала занятия, тренировки и все такое. Но твоя мать этого не хотела.

У меня кружится голова. Мне казалось, что мама была удивлена внезапным проявлением моих способностей не меньше меня.

– Но она пыталась помешать мне сотрудничать с повстанцами. Она старалась… Она всегда защищала нашу семью.

Матео встает, протягивает руку, но затем застывает в движении, как будто не совсем понимает, что собирался сделать.

– Я не знаю всего, Блум. Может, она просто пыталась защитить тебя от орды сомнительных повстанцев. А может, в тот момент была просто твоей мамой, а не одним из представителей членов сезонной семьи. Но она любила тебя, Блум. Все, что она когда-либо делала, было только ради тебя. И она безумно гордилась бы тобой, если бы могла видеть тебя сейчас.

Рыдания рвутся из груди наружу. Я не понимала, как много эти слова будут значить для меня, пока не услышала их. Моя мама гордилась бы мной. Она хотела, чтобы я боролась за свою свободу. Она хотела, чтобы я задавала вопросы и думала, а не слепо следовала идеалам моей семьи. Хотела, чтобы я взбунтовалась.