Истинная поневоле

Полыхнувшее во мне раздражение сдулось.

Завтра? Завтра суббота. А это значит — завтра у Доминика с Хантером волчий бой.

Так скоро?

— Тебе нельзя с ним сражаться, — говорю я. — Если Венера рассказала тебе про то, что Хантер искал ее, значит, должна была рассказать и об остальном.

Доминик сжимает челюсти, прежде чем ответить.

— Про Августа Прайера. Да, про него тоже. С ним я разберусь позже.

— К бесам Прайера! — отмахиваюсь я. — Хантер победил его, не перекидываясь в волка. Он очень силен.

— Это не проблема. Так даже интереснее.

— Интереснее? Ты меня вообще слушаешь?!

— Что ты предлагаешь, Шарлин?

— Откажись от боя!

Теперь Доминик смотрит на меня так, будто видит впервые: со смесью изумления и недоверия.

— Что? У тебя беременная волчица, по правилам ты можешь не драться.

Он складывает руки на груди.

— Я мог бы не принимать вызов, будь бой официальным. Но, как ты помнишь, я сам вызвал Бичэма, и волчьи бои вне закона. Там нет никаких правил, кроме звериных.

— Тогда тем более. Ты можешь не прийти, и все просто разойдутся по домам.

Доминик прикрывает на минуту глаза, но я успеваю заметить в них звериный блеск. Он злится, а еще он уже все решил. И мое сердце падает. Наши отношения сложно назвать идеальными, но если я потеряю своего невыносимого волка совсем…

— Нет, — звучит будто эхо моих мыслей. Но «нет» Доминика не подразумевает компромиссов. В его взгляде решимость, та самая решимость, с которой он связал мою волю силой альфы. — Это единственный способ закрыть тему Бичэма. Я выиграю и сделаю так, чтобы он больше не смог к тебе приблизиться. Тогда между нами не будет никаких приказов.

— Между нами стоит твой приказ, а не Хантер. Твое упрямство. Твое нежелание видеть во мне партнера. Равную тебе!

— Ты моя пара, Шарлин. Ты хотела знать, кто для меня пара. Это моя женщина. Женщина, которую я буду защищать, несмотря ни на что.

— Даже ценой жизни?

— Если потребуется.

Доминик разворачивается, резко, стремительно, и я понимаю, что он собирается уйти. Поэтому бросаюсь вперед, обвиваю его руками, прижимаюсь грудью к спине.

— Откажись от боя, — сбивчиво прошу я. — Если готов умереть за меня, то и живи для меня!

— Ты понимаешь, о чем просишь?

— Да, живой ты нужнее, для ребенка и для меня тоже. — Я говорю это совсем тихо и обхватываю его сильнее.

Доминик поворачивается ко мне, и теперь в его объятиях оказываюсь я. Он губами касается моих волос, а я утыкаюсь лицом в сильное плечо. Просто чтобы скрыть слезы, которые прорываются очень некстати. Или кстати?

— Я рад этому. Потому что это значит, что тогда у нашей семьи есть шанс стать счастливой.

— Нет у нас никаких шансов, — шмыгаю носом, чтобы не начать реветь, и ударяю кулаком по его груди. — Ты все равно все делаешь по-своему.

— Шарлин, — он приподнимает пальцами мой подбородок и смотрит мне в глаза, — понимаю, что идея избавиться от меня кажется тебе заманчивой, но я не собираюсь умирать. Я выиграю этот бой и вернусь к тебе.

Он не клянется или что-то вроде, но сейчас я почему-то ему верю. Отстраняюсь, смахиваю слезы с ресниц и бормочу:

— Хорошо. — Хотя ничего хорошего во всей этой ситуации нет. — Во сколько мы едем на бой?

— Не мы. Только я. Ты останешься дома.

Это неожиданно и неприятно. И неожиданно неприятно.

— Ты же обещал, что я встречусь с Кампалой вместе с тобой, — напоминаю я.

— Я помню, но обстоятельства изменились, Шарлин. Ты носишь дитя, и теперь я отвечаю за вас двоих. Не говоря уже о том, что твое присутствие во время боя с Бичэмом даже не обсуждается.

— То есть ты едешь отстаивать свою честь, а мне предлагаешь в это время сидеть возле окна и вязать пинетки?

— Можешь продолжить книгу.

— Ты издеваешься?!

— Нет, Шарлин. Сейчас я как никогда серьезен.

Я хочу от души поколотить его, но Доминик перехватывает мои запястья, притягивает меня к себе и целует. Жарко, жадно, горячо.

И так же быстро отпускает.

— Завтра ночью я вернусь к тебе, и мы сможем начать все сначала.

На этот раз он разворачивается и уходит.

— Если ты поедешь на этот бой без меня, можешь не возвращаться, — рычу я, хватаю с полки толстенный томик и кидаю им в этого невыносимого вервольфа. Книга оказывается слишком тяжелой и падает на ковер где-то на полпути к Доминику, который даже не оглядывается.

От того, чтобы разнести здесь все, меня спасает только любовь к книгам. Они слишком редкие и не виноваты в моих отношениях с этой мохнатой псиной, что гордо называет себя альфой.

С этим предателем!

Поэтому я без сил опускаюсь рядом с фолиантом и проверяю, все ли с ним в порядке. Одна страница загнулась, и я осторожно разглаживаю ее, в остальном ковер спас положение и энциклопедию вервольфов. Ту самую, которой Рэбел хотела стукнуть Дэнвера.

Хм, что-то не так с этой книгой, раз все рассматривают ее исключительно как оружие.