Истинная поневоле

— Ты слишком переоцениваешь вашу дружбу, Шарлин. Сама сказала, что он обманул тебя ради боя со мной. Втерся в доверие.

— Но он меня не тронул. Думаю, все дело в его матери. Возможно, он переносит свое отношение к ней на меня и хочет уберечь меня от ее судьбы.

— То есть от меня. — Доминик складывает руки на груди.

— Вообще-то да. Но дело не только во мне, в тебе тоже. Почему он вообще вцепился в тебя?

— Очевидно потому, что я отказал его приемной матери. Хотя моя версия — он просто психопат.

— А ты отказал?

Доминик подается вперед и смотрит мне в глаза:

— Я вспомнил эту историю не сразу. Для меня она ничего не значила. Мне тогда было семнадцать, но я уже занимался делами деда, замещал его, когда он покидал страну, чтобы поохотиться в лесах Ипры или позагорать на островах вместе с Тиной. К деду, а в его отсутствие ко мне, приходили люди и вервольфы с самыми разными вопросами. Чаще всего это касалось бизнеса, кредитов, каких-либо услуг.

Я усмехаюсь:

— С тех пор ничего не изменилось.

— Вроде того. Но та женщина заявила, что много лет растила вервольфа. Что ее сестра или подруга забеременела от моего деда.

— Ты не поверил, потому что она была человеком?

— Отчасти. На самом деле я не поверил, потому что, когда, по ее словам, мать Бичэма закрутила роман с Анхелем, этого попросту не могло быть. Он познакомился с Тиной гораздо раньше и считал ее своей единственной. Ему не нужен был роман на стороне.

— Ты так уверен, что твой дед не изменял своей женщине?

— Зачем ему это?

— Они могли поссориться, а мама Хантера, например, была слишком красивой. К тому же она была имани! Она могла просто очаровать его в одно мгновение.

Доминик хмурится.

— Если бы дело было только в очаровании имани, то почему он не забрал ее с собой?

— Может, она не захотела.

— Ты недооцениваешь вервольфов, Шарлин. Свою пару они отыщут, где бы она ни была.

— Переоцениваю, недооцениваю, — ворчу я. — Тогда почему ты не предложил ей сделать тест на ДНК? Такое же возможно. Даже если вспомнить, что детей имани нереально почувствовать в утробе матери, всегда есть старая добрая официальная медицина. Современные тесты очень точные.

— В этом и загвоздка — именно это я ей и предложил. Дождаться деда, а потом сделать все по правилам.

Это неожиданно. Это настолько неожиданно, что я теряю дар речи — на такое мне нечего сказать. А Доминик продолжает:

— Она вроде бы согласилась, а на следующий день уехала из отеля и из города. Я решил, что она хотела обмануть, развести на деньги меня или деда, рассказал обо всем ему, и он со мной согласился. Тем более что долгое время считалось, что у людей и вервольфов не может быть общих детей.

— Почему она испугалась теста на ДНК?

— Потому что мой дед не имел отношения к Бичэму?

— Кто же тогда отец Хантера?

— Я понятия не имею. Но он явно мстит не той семье и совершенно точно преследует не ту женщину.

— То есть простому пути ты предпочитаешь сложный? Лучше бить друг другу морды, а в случае вервольфов это даже не метафора, чем просто поговорить и уладить все разногласия? — Я подаюсь вперед и кладу ладонь на грудь своего волка. — Доминик, меня не интересует Хантер. Я волнуюсь об отце своего ребенка. О тебе.

Он накрывает мою ладонь своей и поглаживает пальцы.

— Тогда тебе не о чем беспокоиться. Просто забудь о Бичэме, с остальным разберусь я.

Вот как с ним разговаривать? Тебе не о чем беспокоиться, Шарлин! Я всех врагов порву на части, Шарлин! Я злой и страшный волк, Шарлин! А, между прочим, где-то там еще бегает Кампала, который, как паук, плетет сети интриг и заговоров.

Как же я от этого всего устала!

Еще и Доминик отказывается меня слышать. Пока что отказывается.

— Хорошо, — киваю я. — А что насчет старейшин? Что делать с этими древними блохастыми вервольфами, которые в свободное от работы время подрабатывают творцами чужих судеб?

Доминика разбирает смех. Он откровенно веселится, пока я тут предельно серьезна. Правда, где-то на второй минуте его веселья я тоже не выдерживаю и начинаю смеяться. Это именно то, чего мне не хватало последние дни.

— Шарлин, ты великолепна, — говорит он, отсмеявшись. — Их еще никто так не называл.

— Вслух, возможно, а вот за глаза — уверена, что да.

— На самом деле, старейшины не древние. Джейсон Конелл, пожалуй, самый старший из них. И по возрасту, и по статусу.

Теперь понятно, почему на вечеринку приехал именно он, и выходит, что дело вовсе не в Одри.

— Самый старый, самый влиятельный и самый опасный?

— Можно и так сказать.

— Клара сказала, что он способен развязать войну, если ты откажешься жениться на его племяннице.

Доминик хмурится.

— При всем моем к ней уважении, Кларе стоило держать язык за зубами.

Я узнаю этот взгляд и эту морщинку на лбу. После них обычно из моего ближайшего круга исчезают все, с кем можно поговорить. Вообще все.

— Только не вздумай еще и Кларе запретить приходить ко мне! Как запретил Венере.

— Венера общалась с Бичэмом за моей спиной, а еще причинила тебе боль.

— Тогда мне стоит перестать общаться с тобой, — хмыкаю я. — Учитывая, сколько раз ты делал мне больно.

— Я твоя пара.